Эта часть мира превратилась в сущий ад

Опубликовано: Март 10, 2012

Интервью Кэролайн Кокс газете "Русская мысль" (Париж)

С 12 по 15 марта этого года международная делегация, возглавляемая заместителем спикера Палаты лордов Соединенного Королевства баронессой Кокс , посетила Нагорный Карабах. В состав делегации входили члены Сахаровского комитета и «Международной христианской солидарности». Это была шестая поездка такого рода — но в то же время надо сказать, что только эта гуманитарная и правозащитная группа побывала на месте сражений и большой человеческой беды, порожденной конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом. Благодаря необычайному мужеству, находчивости и настоящей преданности защите прав и достоинства человека, эта маленькая группа сумела пробиться туда, куда других не пропускают, и постепенно (преодолевая большие затруднения) обратить внимание мировой общественности на трагедию Нагорного Карабаха.

22 марта баронесса Кокс посетила редакцию «Русской мысли» в Париже и дала главному редактору газеты М.А.Иловайской-Альберти следующее интервью.

— Как получилось, что вы так пристально интересуетесь проблемой Нагорного Карабаха, вплоть до того, чтобы рисковать жизнью, пытаясь лично убедиться в том, что там происходит?

— Мой интерес к Нагорному Карабаху зародился приблизительно год тому назад, когда я участвовала в международном конгрессе, посвященном памяти Андрея Сахарова. Я была во главе одной из групп экспертов, работавших в рамках конгресса; наша группа занималась нарушениями прав человека и прав народов, несправедливостями в массовых масштабах. Делегация от конгресса отправилась в Армению и Нагорный Карабах именно для того, чтобы выяснить, что же там происходит и что можно сделать, чтобы прекратить конфликт. Меня попросили возглавить делегацию. Тогда шли массовые депортации из Нагорного Карабаха. Мы поехали сначала в Армению — по очень простой причине: с армянской стороны была не только готовность, но и желание нас принять и всячески облегчить нам нашу задачу. Азербайджанцы, к сожалению, вели себя совершенно иначе.

Я хочу сразу подчеркнуть, что у меня тогда не было никакого мнения об этом конфликте, потому что, — каюсь смиренно, — я ничего о нем не знала, как и большинство людей на Западе, я полагаю. Все члены делегации твердо намеревались узнать правду, подойти к ситуации абсолютно объективно и познакомиться с точкой зрения обеих сторон. Из Армении мы хотели поехать в Баку; к сожалению, это оказалось невозможным.

Для того, чтобы поговорить с азербайджанцами, узнать, как они расценивают ситуацию, нам пришлось идти пешком до азербайджанской границы, что было довольно опасно и нелегко; но все же какие-то разговоры у нас были, мы встречались с азербайджанцами. Встречались мы и с армянами, которые незадолго до этого были депортированы из своих родных сел в Нагорном Карабахе.

То, что в первую очередь бросилось нам в глаза, — это асимметричность ситуаций с одной и с другой стороны. И не было никакого сомнения в том, что тут очень серьезно нарушаются права человека. Мы разговаривали с людьми, которые побывали в азербайджанских тюрьмах. Мы видели — тогда — почти беззащитных и совершенно невооруженных армян; с другой стороны – хорошо оснащенные вооруженные отряды, пользовавшиеся поддержкой советской армии. Тогда же мы приняли решение вернуться сюда как можно скорее.

В июле 1991 года мы вновь отправились в этот регион; на этот раз мы начали с Баку и старались как можно более подробно ознакомиться с ситуацией с азербайджанской стороны и с азербайджанской точки зрения. К сожалению, мы опять столкнулись с той асимметричностью, о которой я уже говорила. С армянской стороны была максимальная открытость и желание пойти нам навстречу во всем. С азербайджанской стороны было совсем иное, очень недоверчивое отношение; нам не давали возможности встречаться с людьми, проверить, что же происходит…

— Вернувшись на Запад, вы обратились к правительствам, парламентам, а также к неправительственным организациям западных стран, стараясь привлечь их внимание к расширяющемуся конфликту и убедить их в необходимости что-то предпринять. Удалось ли вам добиться каких-то результатов?

— На наши призывы немедленно откликнулись, и очень широко, многочисленные неправительственные правозащитные группы, которые отдают себе отчет в серьезности ситуации. Как я вижу, большая часть мировой общественности понимает теперь, что речь идет об опасности геноцида – массового истребления армян на территории Нагорного Карабаха. Очень живо отозвались христианские организации — и не только потому, что речь идет о населении, сохранившем христианскую веру своих предков и древнюю высокую культуру армянского народа, а просто исходя из принципа солидарности с жертвами. Но я должна сказать, что я сама далеко не вполне понимала раньше, до этих моих поездок, что речь идет о замечательной, древней и ценнейшей христианской культуре, которой удалось выдержать натиск безбожного коммунизма и остаться в живых. Мне представляется, что об этом должны знать и помнить христиане всего мира. Конфликт, который здесь разыгрался, отнюдь не является мусульманско-христианской войной, корни его — не религиозные. Но надо знать, кому грозит опасность духовного и культурного геноцида, вытекающая из этого конфликта.

Особенно живо откликнулись на наши призывы «Международная амнистия» и «Международная христианская солидарность». Об этой последней организации я хочу сказать несколько слов, так как они оказали нам очень большую конкретную поддержку и наша третья поездка в Нагорный Карабах, в октябре прошлого года, была организована под эгидой Сахаровского комитета и «Международной христианской солидарности». Это не конфессиональная или межконфессиональная христианская организация, в работе которой участвуют протестанты всех ветвей и деноминаций, православные, католики. Вообще они делают очень много, но всегда очень рассудительны: сначала они должны твердо знать, что у них есть необходимые деньги на тот или иной проект, а потом уже они берут его исполнение на себя. Но тут они поступили по другому принципу, который тоже издавна присутствует в христианском мире: если что-то надо сделать, то возьмемся за дело, а деньги Бог пошлет. Это показывает, как сильно они озабочены тем, что происходит в Нагорном Карабахе.

Наша октябрьская поездка, по сути дела, вызвала у нас некоторую надежду. Дело в том, что это было после августовского неудавшегося переворота и, очевидно, в ситуации произошли какие-то глубокие изменения. Советские войска были на месте; но если до августа они были совершенно откровенно на стороне Азербайджана и участвовали в депортациях армянского населения, то тут они неожиданно превратились в нейтральную силу, которая играла сдерживающую роль…
Они были стабилизирующим фактором, и поэтому, несмотря на то, что блокада продолжалась, и случаи нарушения прав человека были еще очень многочисленны, мы понадеялись тогда, что конфликт не будет расширяться, а, наоборот, пойдет на убыль — и, во всяком случае, не перерастет в настоящую войну. Это все еще была ситуация кровопролитная, но мы думали, что удастся избежать эскалации.

Тогда мы с большим интересом восприняли предложение епископа Нагорного Карабаха Мартиросяна, которое затем полностью поддержал Католикос: чтобы христиане со всего мира приезжали в Армению и в Нагорный Карабах, по-дружески, по-братски пожить вместе с людьми, ознакомиться с их проблемами, горестями, надеждами, показать им на деле, что они не забыты. Нам это показалось очень хорошей идеей, тем более, что христиане Запада, слишком привыкшие к благополучию и спокойствию, извлекли бы из этого ценные уроки. По возвращении на Запад мы обратились с этим предложением к руководителям всех христианских Церквей. Мы получили несколько положительных ответов, о которых я хочу здесь сказать и выразить благодарность и глубокое почтение к тем, кто согласился принять наше предложение. Это были: пастор Павел Негрут, глава румынской баптистской общины, долгие годы мужественно и самоотверженно боровшийся с коммунизмом, один из выдающихся лидеров румынского духовного сопротивления; латвийский лютеранский архиепископ Гайлитис, который сразу выразил готовность ехать; венгерский пастор Токеш из румынской Трансильвании…

— Тот, которого столько преследовали в свое время, поскольку он не соглашался на компромисс христиан с коммунистическим строем, на так называемую «политику мелких шажков», которую в Венгрии многие считали правильной, ибо были убеждены в том, что коммунизм – это навеки?

— Да, тот самый. Были и отрицательные ответы, которые тоже очень показательны. Глава Англиканской Церкви архиепископ Кентерберийский и примас Католической Церкви Англии сочли инициативу «неуместной». Отказался и известный американский пастор Билли Грэм. Московская Патриархия, к которой мы тоже обратились, просто не ответила нам по сей день. Все это очень печально. Епископ Мартиросян лично обращался в Московскую Патриархию с просьбой о духовной поддержке и солидарности – и тоже не получил ответа. Ваша газета писала о нем, о том, как он чудом спасся от смерти, встав на молитву во время обстрела, – а снаряд попал прямо в его постель…

Все мы отдавали себе отчет в том, что Нагорный Карабах будет и дальше нуждаться в помощи, что блокада продолжается, людям голодно и холодно и трагически не хватает лекарств. В январе 1992 года мы организовали еще одну поездку, под эгидой опять-таки Сахаровского комитета и «Международной христианской солидарности». В этот раз мы везли с собой большое количество лекарств, особенно обезболивающих средств, необходимых для анестезии.

Мы хорошо знали, сколько в Нагорном Карабахе раненых, иногда – тяжело раненных, которым приходится даже ампутировать ноги или руки вообще без анестезии. Мы знали также, что больница в Степанакерте полуразрушена, что люди живут в очень тяжелых условиях; но того, что мы застали, мы все-таки не ожидали. Оказалось, что российские воинские части, которые очень эффективно играли сдерживающую и нейтрализующую роль, были отозваны с мест президентом Ельциным, а место их заняли отряды азербайджанского ОМОНа, в результате чего произошла сильнейшая эскалация конфликта – в то время как мы, как я уже говорила, надеялись, что ее удастся избежать. Блокада стала тотальной; в Нагорный Карабах не подается электроэнергия, нет отопления, нет воды – приходится рыть колодцы, люди стоят в очереди часами, чтобы добыть два ведра воды, а до этого надо еще дойти до колодца, иногда – пройти очень большое расстояние. Разумеется, ни о какой гигиене не может быть и речи, когда нет воды, а это неизбежно приводит к вспышкам всевозможных эпидемий. Люди проводят большую часть жизни в сырых не отапливаемых подвалах, потому что идет постоянный обстрел; в этих подвалах нет, естественно, никаких санитарных установок, тяжелый, спертый воздух, очень холодно.

Я вернулась в Англию — и не могла спать по ночам, вспоминая все увиденное, рассказы людей. Я думала о людях, которым делают тяжелые операции, глазные, например, без анестезии. Мне стало ясно, что надо как можно скорее вновь поехать в Нагорный Карабах и отвезти туда как можно больше лекарств. Я не собиралась возвращаться так скоро, но тут я поняла, что иначе поступить невозможно. Я хотела, чтобы мировая общественность открыла глаза на то, что там происходит, поэтому я договорилась с журналисткой, работающей на британском телевидении, чтобы она с нами поехала. «Международная христианская солидарность» полностью финансировала покупку очень большого количества обезболивающих средств. Я не стану описывать всю процедуру упаковки этих лекарств и доставания всяких официальных разрешений на их экспорт, а также сложные пути, какими удалось их доставить сначала в Ереван, а затем в Степанакерт.
По приезде мы убедились в том, что ситуация еще более ухудшилась. Азербайджанцы теперь привели в исполнение угрозу использовать минометные установки типа «Град» против гражданского населения Нагорного Карабаха; шел постоянный обстрел, в частности, Степанакерта, но также и многих сел. Это абсолютно варварское оружие, и используется оно с крайней жестокостью. Было совершенно ясно, что тут уже идет война, в которую рано или поздно будет втянута и Армения и которая является серьезнейшей опасностью для всего Закавказья.

После нашей (второй в январе этого года, а в общей сложности пятой) поездки мы обратились с призывами ко всей мировой общественности, убеждая, что необходимо остановить этот конфликт, причиняющий людям неисчислимые страдания…
Британское правительство немедленно откликнулось на наш призыв и пригласило руководство СБСЕ в Праге послать миссию для проверки ситуации в регионе.

В марте мы вновь поехали в Нагорный Карабах и убедились в том, что не только нет улучшения в ситуации, но, наоборот, она катастрофически ухудшилась. Мне кажется, что в наши дни вряд ли есть в мире другое место, где люди находятся в таких поистине адских условиях. Наибольшее число жертв – среди гражданского населения. Несколько раз объявляли, что договорились о прекращении огня, — и каждый раз азербайджанская сторона нарушала договор и начинала обстрел из установок «Град». Обстрелы эти в большинстве случаев не преследуют никаких стратегических целей; это просто уничтожение жизни. Умирают люди, и их родные даже не могут их похоронить, как следует, по своим традициям; убивают животных, или они умирают от ран или от голода; города и села сравниваются с землей.

Я придаю очень большое значение объективности и беспристрастности суждения; мне известно, что азербайджанцы обвинили нашу делегацию — и в частности меня — в пристрастности, в проармянских настроениях. Это не так. Все то, что мы видели своими глазами, все неоспоримые факты указывают на то, что армянское гражданское население — первые жертвы этого конфликта. С самого начала мы были свидетелями насильственной депортации армянского населения сел и поселков, которую проводили отряды азербайджанского ОМОНа при поддержке советской армии; мы имели возможность убедиться своими глазами в том, какому страшно жестокому обращению подвергались жители армянских селений.

Мы ведь посещали и азербайджанцев, которые находятся в армянском плену; конечно, они живут в тяжелых условиях – но не хуже, чем само население Карабаха. Был один случай, когда пленный азербайджанец не получал нужной медицинской помощи, и мы немедленно выразили по этому поводу протест; впоследствии нам было сказано, что к нему вызвали врача из французской организации «Врачи без границ» и что с ним все в порядке. Конечно, я не могу гарантировать, что это так; это то, что нам сказали.
Но своими глазами мы видели следы побоев и увечий на телах армян, побывавших в азербайджанском плену. Так что надо сказать по поводу «асимметрии», о которой шла речь вначале: армяне защищаются, и война, естественно, идет с обеих сторон; война всегда затрагивает гражданское население, и, конечно, есть жертвы и с азербайджанской стороны, — это вызывает глубокое сожаление у всякого правозащитника и усиливает желание добиться конца конфликта. Но асимметрия все же есть, так как азербайджанцам досталась большая часть советских вооружений, находившихся в регионе, они захватили большие советские арсеналы, и в результате у них огромный перевес над армянами; кроме того, азербайджанцев гораздо больше, чем армян вообще — не будем даже говорить о Карабахе с его 160 тысячами жителей. Дальнейшая характерная черта этой асимметрии — разница в степени агрессивности сторон; в этом тоже мы смогли убедиться лично.

При каждом посещении Нагорного Карабаха я испытывала изумление, убеждаясь, что у армян отсутствует ненависть, отсутствует желание мстить. Они просто хотят, чтобы их оставили в покое, дали им возможность работать, вновь отстроить свою страну и остаться у себя на родине. Вначале армяне просто не были вооружены, они защищались охотничьими ружьями. Затем они постепенно захватили некоторое количество оружия у азербайджанцев. Они защищаются отчаянно, потому что они сражаются за свою страну, за право в ней жить, за свои семьи, да просто – за жизнь. Тем не менее, не может быть сравнения между уровнем агрессивности воюющих сторон.

— Что вы думаете о различии в позициях – до недавнего времени – правительства Армении и правительства Нагорного Карабаха? Армянское правительство пыталось утверждать, что карабахские дела его не касаются, что это конфликт между Карабахом и Азербайджаном, в который они не собираются вмешиваться.

— Эта позиция представляется странной, если учесть, что первые и главные страдальцы в этом конфликте – армяне. Я полагаю, что армянское правительство вынуждено считаться со своими собственными трудностями: ведь Армения сама в блокаде; к тому же она пытается восстановить свою сильно разрушенную экономику, и это, вероятно, первая забота правительства. Поэтому можно понять, что главное желание это го правительства – избежать расширения конфликта и вообще оставаться вне его; вероятно, оно считает, что вмешательство Армении только ухудшило бы ситуацию.

— Но если Азербайджан поглотит Нагорный Карабах, то следующей мишенью, по всей вероятности, станет сама Армения?

— Нет сомнения в том, что прекращение конфликта и безопасность Нагорного Карабаха – необходимые условия для безопасности самой Армении. Когда мы были там, уже шла сильная перестрелка с обеих сторон азербайджано-армянской границы. Нагорный Карабах – это буфер; он должен быть сохранен, ему надо обеспечить безопасность — это так и с точки зрения защиты прав человека, и по стратегическим соображениям.

— Совершенно ясно, что ваша глубокая озабоченность тем, что происходит в Нагорном Карабахе, вызвана прежде всего соображениями гуманитарного характера. Но мне кажется, что тут есть и другие факторы, природа которых, может быть, политическая или даже стратегическая. Так ли это?

— Конечно, в первую очередь нас волнует то, что эта часть мира превратилась в ад. Блокада и непрерывные обстрелы — все вместе делает жизнь просто невозможной.

Но есть, конечно, и другие соображения. Если этот конфликт будет продолжаться, если никто не положит ему конец, то во много раз увеличится опасность разгорания аналогичных конфликтов в разных концах СНГ. Потенциальных очагов много. Если международная общественность сумеет сказать «нет» этому конфликту и добиться его прекращения, то вероятность возникновения других военных столкновений уменьшится, – и, наоборот, она значительно возрастет, если все мы будем сидеть сложа руки, глядя, как люди убивают друг друга.

Мы смогли убедиться в том, что большие гуманитарные организации Международный Красный Крест и Красный Полумесяц, ЮНИСЕФ, «Международная амнистия» не смогли сюда добраться, хотя они должны здесь быть и помогать людям; но азербайджанские власти не дали им до сих пор возможности попасть в Нагорный Карабах. У этих организаций есть огромный опыт, профессиональная подготовка и средства; они очень нужны в этом регионе, где с точки зрения гуманитарной образовался просто полный вакуум. Именно поэтому наша маленькая группа испытывала все время острое чувство необходимости ездить в Нагорный Карабах как можно чаще, оказывать людям там столько помощи, сколько нам удастся. Я как христианка и как сестра милосердия все принимаю это как свой прямой долг. Ведь это — разрушенная, разоренная войной земля, не получающая ни от кого помощи! Думаю, что именно поэтому Сахаровский комитет и «Международная христианская солидарность» так остро чувствуют это моральное обязательство ездить туда, помогать.
К этому я еще хочу добавить, что все мы в итоге наших поездок – на сегодняшний день их было шесть – испытываем необыкновенное уважение к армянам Нагорного Карабаха за их мужество, достоинство и великодушие.

Хочу рассказать такой эпизод. В последнюю нашу поездку мы приехали в селение, из которого сначала были депортированы жители, а затем те, кто еще оставался, бежали, когда селение заняли азербайджанцы. Потом, они тоже ушли; селение было почти полностью разрушено. И никого там не было, кроме старика, сидевшего на деревянной скамейке, в абсолютном одиночестве. Мы стали с ним разговаривать. Прошлым летом азербайджанцы напали на поселок и убили его сына. Он похоронил его. Затем азербайджанцы вернулись, увидели свежевырытую могилу около дома и раскопали ее. По армянскому обычаю, сына похоронили в лучшей его одежде; эту одежду они содрали с мертвого, а затем вырвали у него изо рта золотые зубы. Старик рыдал, рассказывая нам это; тем не менее, он пригласил нас войти в его дом, полуразрушенный, в котором ничего не было – все унесли, украли. Я никогда не забуду страшную пустоту этого дома. Единственное, что у него было, – это куча яблок; это было все пропитание, на которое он мог рассчитывать, чтобы не умереть с голоду. Так вот, он во что бы то ни стало хотел поделиться с нами этими яблоками единственным и последним своим имуществом; и мы взяли несколько яблок, потому что поняли, что для него это очень важно. В памяти и в сердце у меня остался образ этого старика, дарящего нам яблоки в разоренном доме, в опустошенном селе, после убийства сына и надругательства над его останками. Это для меня как бы символ Нагорного Карабаха.

— Политические деятели и дипломаты, которые часто боятся что-либо делать, придерживаясь принципа: только не вмешиваться, как-нибудь само образуется, – должны были бы понять, что нельзя продолжать пассивно присутствовать при этой трагедии.

— Да, ситуация становится очень опасной, и если будут продолжаться дипломатические игры, на которые обычно уходят месяцы и даже годы, если и дальше будет идти эскалация этого страшного конфликта, он превратится в угрозу всему миру.

— Так что в конце концов можно сказать, что, как очень часто бывает, люди, действующие согласно велениям совести и ставящие их выше так называемой «реальной политики», оказываются правы и с точки зрения политической, если рассматривать события в долгосрочной перспективе.
Я хотела бы задать вам еще один вопрос. Вы – человек, пользующийся широкой известностью, вы – член Палаты лордов, очень видный общественный и политический деятель; можно сказать, что вы принадлежите к верхушке британского общества. Все это вы получили не по наследству, а путем неустанного труда. Только что, говоря о себе, вы сказали: «Я как сестра милосердия». Вы действительно профессиональная сестра милосердия? Каков был ваш жизненный путь?

— Я никогда не думала, что мой жизненный путь приведет меня в Палату лордов, и была в шоке, когда это произошло. Да, конечно, я — сестра милосердия с многолетним, стажем, я очень люблю эту профессию и с радостью вернусь к ней, если жизнь сложится так, что будет возможно это сделать. О своей жизни я могу сказать, что я старалась быть верной определенной мировоззренческой позиции; эта позиция глубоко укоренена в христианстве. Помимо профессии сестры милосердия, я еще специализировалась в социологии. Я работала в отделе общественных наук одного из самых крупных высших учебных заведений Лондона, и тут я столкнулась с тем, что большинство моих коллег были марксистами. Это налагало очень серьезный отпечаток на всю систему высшего образования; постепенно я убедилась в том, что такое положение вещей существует в подавляющем большинстве колледжей в Великобритании. Я была (и остаюсь) глубоко убеждена в том, что смысл и цель высшего образования – это поиск истины. Взгляд моих коллег-марксистов на образование был совершенно иным; это был абсолютно идеологизированный, предвзятый подход, ни о какой свободе мысли и исследований тут не могло быть речи. Я начала бороться с этим положением вещей, так как видела в нем страшную опасность для будущего нации. Тогда я написала книгу, которая вышла под названием «Насилие над разумом». В ней я изложила свои мысли об академической свободе, о свободе образования. Так случилось, что на эту книгу обратила внимание будущий премьер-министр Маргарет Тэтчер; а когда она стала искать, кого назначить в Палату лордов для эффективной и конкретной защиты академической свободы, то ее выбор пал на меня. Это происходило в то время, когда марксисты все больше и больше забирали в свои руки в нашей стране преподавание в высших учебных заведениях и, главное, подготовку учителей. Я была призвана заниматься политикой не в партийном смысле этого слова, не в рамках борьбы за власть (чем очень часто является политика), а в гораздо более широком, общем масштабе; это, может быть, даже уже и не политика по своей сути. Мое глубокое, конкретное знание организации медицинской помощи в нашей стране тоже содействовало моему назначению в Палату лордов. Периодически я возвращалась к своей первоначальной профессии сестры милосердия. С годами я выработала для себя критерий оценки деятельности политического и общественного деятеля: надо иметь открытые глаза, открытые уши и открытый разум прежде, чем открывать рот. Этот критерий не позволяет уходить в абстрактную политику; надо оставаться в контакте с реальной жизнью. Пять лет тому назад один из моих сыновей, работавший врачом в Судане, сказал мне: «Мама, у нас острая нехватка сестер милосердия». Я взяла долгосрочный отпуск и поехала работать в Судан, где тогда шла гражданская война…

— А теперь – Нагорный Карабах? Когда вы намереваетесь вновь туда поехать?

— В апреле, если удастся.

Эта беседа состоялась в марте, через неделю после возвращения баронессы Кокс из Нагорного Карабаха. 8 апреля она вновь вылетела туда вместе с членами Сахаровского комитета и «Международной христианской солидарности». То, о чем она не говорила в интервью, но что очевидно, – это что каждая такая поездка связана не только со всяческими трудностями и лишениями, но и с опасностью для жизни.

«Русская мысль», Париж, №3924, 10-04-1992 г.