Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга первая

Опубликовано: Июнь 28, 2012

Составитель,
ответственный редактор – САМВЕЛ ШАХМУРАДЯН,
сотрудник Союза писателей Армении,член Союза журналистов СССР

Редакционная коллегия:
АЛЛА БАКУНЦ, младший научный сотрудник Института литературы Академии наук Армении; НАДЕЖДА КРЕМНЕВА, член Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР; МЕЛИНЭ САРКИСЯН, научный сотрудник Центра научной информации по общественным наукам Академии наук Армении; АЛЕКСАНДР АСЛАНЯН, кандидат филологических наук, доцент Ереванского университета; НЕЛЬСОН АЛЕКСАНЯН, заведующий отделом журнала “Литературная Армения”

При цитировании ссылка на сборник обязательна
При перепечатке сборника или отдельных его глав просьба извещать ответственного редактора
Просьба не распространять сборник за плату
Сведения о Сумгаитской трагедии, отзывы на сборник присылать по адресу:
375019, Ереван, пр. Маршала Баграмяна, 3, Союз писателей Армении, Шахмурадяну С.С.

АРМЯНСКИЙ ФОНД КУЛЬТУРЫ
ЕРЕВАН 1989

СОДЕРЖАНИЕ

Акопян Левон

АКОПЯН ЛЕВОН СУРЕНОВИЧ
Родился в 1956 году
Проживал по адресу: Сумгаит, 5 микрорайон, д.12, кв.69
Работал бригадиром бригады монтажников-высотников АзСМУ “Стальконструкция”
Родился я в Сумгаите и проживал там до трагических событий, до 11 марта.

И я, и семья моя жили честно, по-советски.

Я был в отпуске, 9 марта должен был выйти на работу. 26 февраля я пошел к своей сестре во второй квартал и стал свидетелем такого случая: у мужа сестры в ночь с 26-го на 27-ое число ограбили машину. Машина стояла во дворе: сняли лобовое стекло, унесли магнитофон, кассеты, другие вещи. У них дома сидел следователь Рустамов. Ну, пока он составлял протокол – это у нас затянулось почти до пяти часов вечера. Я пошел сказать своим, что останусь у сестры, пока до конца не расследуют это дело. Выходя от сестры, увидел против их дома толпу – человек 15-20. И по-азербайджански кто-то крикнул: “Это еще журнал, кино будет завтра!”.

Я не обратил на это внимания и не понял, в чью сторону была брошена эта реплика.

Поехал домой, предупредил и вернулся назад. И вот где-то в десять часов Рустамов, следователь, приехал еще раз. Ну, за это время мой старший брат достал старое лобовое стекло, и мы поставили его на место. И следователь попросил на машине зятя поехать в город. Мы вместе выехали.

На что я обратил внимание – это был одиннадцатый час – по всей дороге, по всей трассе, куда мы ехали, были рассыпаны стеклышки, маленькие осколки стекол разбитых автомашин.

Ну, я про себя подумал, что, наверное, троллейбус сделал аварию и по дороге, от тряски, стекла рассыпались. Я так предположил тогда.

В разговоре следователь сказал, что 26 числа вечером в 12 микрорайоне был убит мужчина – армянин. Это говорил Рустамов, следователь. Ну, я спросил: а причина убийства какая? Он говорит: из-за женщины. Может, и впрямь из-за женщины, но сейчас в это трудно поверить.

Ну, мы поехали по двум адресам и, возвращаясь назад, с зятем увидели по улице Нариманова две будки – одна сапожная, другая, по-моему, портняжная, и еще маленькая будка, где колбасы продавали, это против универмага в 30 квартале. Так вот, все витрины там были разбиты, ни одного стекла не осталось.

Ночевал у себя, все было нормально: телевизор, все. И утром в половине девятого я снова вернулся во второй квартал. Ну, сестра начала такие разговоры: вчера у горкома был митинг – армян будут убивать… Я накричал на сестру, говорю: как, ты хоть понимаешь, что говоришь? В советской стране живешь! Как это убивать армян? Где мы находимся? Что, у нас нету милиции? Нету у нас властей?

Накричал на нее, и мы выехали. Выехали, но зять был встревожен сильно, потому что его мать и сестра были на даче. Говорит: мы должны поехать за ними, напряжение в городе очень сильное.

И вот мы, подъезжая к автовокзалу, были свидетелями такого случая: идет вот эта толпа, дикая толпа – много их очень было, я не могу сейчас сказать, сколько, но очень много. Впереди этой толпы бежит, падает мужчина, парень, оказалось, это парень. Его по улице 26 Бакинских комиссаров, почти два квартала, ногами били, футболили. Мать бежала рядом с толпой и просила, умоляла, а в ее сторону – тоже удары. Били и женщину, но она не падала. Она бежала впереди толпы, а сына, ну, футболили – как еще сказать? – гнали его перед собой до конца 14 квартала.

Потом мы узнали: ему 28 лет, армянин, зовут его Вагиф, и, оказывается, зятя товарищ. Когда толпа пошла в сторону набережной, мы объехали квартал, и зять зашел к ним домой.

Он живет на первом этаже, угловой дом в четырнадцатом квартале. Зять вышел, глаза у него в слезах, говорит: не могу поверить, что в Советском Союзе такое может быть. Избили, говорит, он еле дышит. Говорит, меня попросили купить хлеба.

Мы поехали за хлебом, привезли и поехали на дачу. Дача находится где-то в 4-5 километрах от города. Взяли его мать и сестру и привезли в город. Возвращаясь из второго квартала, я сказал: я должен обязательно навестить свою мать. Она живет в районе автовокзала, в 36 квартале. Уже был в таком состоянии, уже понял, что это город без руководства и без милиции. Уже было понятно, что здесь каждый армянин должен сам решать свою судьбу. Не было никаких связей друг с другом, поэтому у нас была только одна мысль: узнать о судьбе своих родственников.

По улице Дружбы мы доехали до памятника Нариману Нариманову и… остановились. Там стояла толпа. У памятника стояло человек, наверное, 50, а вокруг, а вокруг этой толпы в 50 человек – море людей. Это я не знаю: не 5, не 7 тысяч, больше, не знаю, сколько там было народу,- все стояли и слушали. Там было очень много молодых, которые стояли с флагами. И на одном из транспарантов, если это можно так назвать, черным по красному было написано: “Смерть армянам!”. Говорил мужчина – ему лет 40-42 – твердил все, что в Армении в каком-то районе трактором снесли азербайджанское селение и мы должны уничтожать армян, мы должны убивать. Я слышал и такой возглас: “Мусульманин, который не выпьет кровь армян – не мусульманин! Каждый мусульманин должен убить семь армян!”.

И вот в таком духе шла их речь. И после каждого слова “смерть” где-то минуты две не овации, а шум, крики. Шум и крики создавали эти пятнадцати-, шестнадцати-, девятнадцатилетние молодые ребята. Ну, невозможно передать: один говорит, а его поддерживают, поддерживают вот эти молодые ребята. Там не было ни микрофона, ни мегафона. Все тихо слушали, а наша машина стояла на обочине дороги, я немножко приподнялся на сидении и смотрел.

Обратил внимание на двух молодых парней. Было около часа или полпервого. Было ветрено, почти все были в куртках и пальто. Но эти два парня были одеты в костюмы, у них были бородки, короткие маленькие бородочки. Усики у них были, такие усики – тоненькие-тоненькие. Ну, тоненькие-тоненькие черные усы. Костюмы темно-синие. Костюм тройка, темная рубашка, ну, я не обратил внимания, черная она или синяя, но темная. У обоих в руках были четки.

Я обратил внимание на них, потому что от этой толпы подходила к ним группа людей. Что-то они говорили, но я не видел, чтобы говорили эти два парня. Они только жестами показывали что-то, головой, кивками Головы или рукой. И эта толпа отходила, и вот все это нарастало, нарастало, поднимало людей. Подходят люди, зеваки или кто, но подходят, подходят, подходят. Такая напряженная обстановка была. Я понял, что эти двое вроде как руководители. И в один из моментов я вновь резко посмотрел в их сторону – к ним опять подошла группа, почти сразу же после возгласов “Убивайте армян!”.

Они подходят к ним, а сами они несколько в стороне; и там стояли 4 машины. Я обратил внимание: одна темная “ГАЗ-24”, другая светлая, по-моему, стального цвета, и двое “Еигулей”. Они стояли около этих машин. И вот подошли две группы людей – они очень солидно были одеты, чисто выбриты, все культурно одеты,- подходят к ним, и один из них резко поднял и опустил руку и оба головой кивнули. Взмахнул рукой и два раза кивнули головой. Оба одинаково. Эти двое так были похожи друг на друга, что мне показалось даже, что они братья. Потом следователи показали мне миллион фотографий, не нашел я их…

Четки у них в левой руке. Резко махнул правой рукой и вновь стал в ту же позу, в какой стоял: заложил руки за спину и играет четочками. И в этот момент толпа резко повернула в сторону дома моей матери.

Это было у автовокзала, а между клубом имени Нариманова и автовокзалом стоит первый дом, дом № 9, где живет моя мать.

Впереди бежала вот эта молодежь с транспарантами и флагами. Был белый флаг один /мне это показалось странным/, на нем полумесяц. На белом флаге черный полумесяц. Я просто не понял, что это за флаг. И вот где-то человек 50-60 из этой молодежи рванулись в сторону дома моей матери. Но, оказывается, они не на дом побежали, а на автобус. Оказывается, подъехал автобус “ГАЗ-53”, сверху синяя мигалка, милицейский автобус, бело-синий такой. За этой группой побежала вся многотысячная толпа. Машина – я не знаю, из Баку она или из Сумгаита – полная милиции, советской милиции. И когда эта толпа побежала на автобус, милиционеры, выпрыгивая из дверей, побежали в сторону электрички, а электричка находится с противоположной стороны автовокзала. Они начали убегать. Вы поймите… они начали убегать. Один из милиционеров через окно вылез и убегает. Так они убегали, а народ в 9 доме… все стояли и в окна смотрели. И в этот момент у меня просто… Я не могу объяснить – и руки, и ноги занемели: милиция, советская милиция убегает от них.

Они побежали к автобусу, разбили все стекла, с этими же транспарантами, с этими же возгласами поднялись на его крышу. Потом пытались перевернуть машину, качками такими… А эти милиционеры отбежали в сторону электрички и стоят там – ну, где-то в метрах 800-900. Стоят и смотрят на них.

И вот здесь задается вопросом любой советский человек, увидевший такое. Ну, если наши блюстители порядка убегают от этой толпы, то что же было делать нам, простым армянам, у которых нету ничего в руках? И блюстители показали и дали нам понять, что против этой толпы ничего мы не сможем сделать.

Мы, короче, не смогли попасть к моей матери, потому что дом был полностью окружен этой толпой. И мы поехали в противоположную сторону, решив, что сможем заехать с другой стороны. Объехали город и заехали со стороны железнодорожного вокзала, зашли к моей матери. Толпа уже отправилась в сторону третьего микрорайона. Мать плачет. Я скажу, что семья наша жила чисто советскими законами, коммунистическими законами. Мой отец погиб в семидесятом году, он девять лет служил в армии, был участником войны, четыре года воевал, имел ордена, член партии с 1942 года. Мать моя член партии с 1946 года. И вот, увидев ее слезы, я понял, что здесь – все. Мать очень сильно и грубо заставила меня вернуться к себе домой в 5 микрорайон и спасать детей и жену. Вот так я со сломленным сердцем поехал в свой микрорайон. И там уже соседи-азербайджанцы сказали мне, что весь город оцеплен этой бандой, действительно, это была банда националистов. И выход из города, по-моему, и все так говорили, невозможен. Зять попросил спрятаться у какой-либо азербайджанской семьи. Я этого не сделал.

А теперь послушайте, как я блокировал свою комнату. И это у нас в городе и в Советском Союзе, потому что, по разговорам людей, толпа направлялась в сторону третьего, четвертого, пятого микрорайонов. Я ждал своей участи.

Чем мог, заблокировал входную дверь. Это было 28 числа. Подготовил перец – хорошо, что у нас было пять пачек перца; топор, маленький топор, для рубки мяса. И не дал спать жене. Дети спали прямо около открытого балкона – мы живем на пятом этаже, И предупредил жену: как начнут ломать дверь – ты с детьми должна прыгнуть вниз, не попасть в руки этим дикарям, чтобы я знал, прежде чем меня убьют, что моя семья погибла именно вот такой смертью, но не от руки этой банды.

Вот так мы всю ночь ждали своей смерти. В эту ночь с 28-го на 29-ое я ни на минуту не уснул. Я слышал выстрелы в городе, но не знал, что это за выстрелы. Не знаю, банда стреляла или наши солдаты стреляли.

29-го днем я оставил семью и решил пойти к матери. Уже во дворе услышал – азербайджанцы говорили, – что основной погром и убийства были в 36 квартале и в 3 микрорайоне, а там семья моей матери, брата. Я пошел в ту сторону и не смог подойти к этому месту, вновь не смог подойти. Толпа полностью заблокировала эти кварталы.

Подходя к 45 кварталу, я увидел снег, мне показалось, что это снег. Оказывается, это была пена. Пожарная команда, около четырех машин, они обливали эту дикую толпу пеной. И почти весь участок около 45 квартала был залит этой пеной.

Я увидел такое: женщина голая в середине толпы. И ее ведут в сторону больницы. Она вся голая, раненая, по телу течет кровь. Вот ее и тащили, толкали, пинали в спину, в голову, и тащили в сторону больницы, а больница находится между четвертым и третьим микрорайонами. После всего этого я повернул обратно и еле-еле дошел до своего дома, я уже дальше не мог идти, у меня ноги отнялись.

И где-то вечером, в 8 часов или полдевятого, чисто по-человечески вздохнул: мимо нашего микрорайона – мой дом по улице – проехало два бронетранспортера наших советских солдат, а за ними – два полных “Икаруса” солдат в касках и со щитами. Я понял и вздохнул: наш советский солдат должен и обязан остановить эту толпу.

Я вышел. Было где-то одиннадцать часов. Солдаты грелись, а было холодно в этот день, дождик моросил, они грелись у выхлопной трубы “Икаруса”. По двадцать человек подходили к этому “Икарусу”, к выхлопной трубе, стояли и руки грели от холода. Я подошел к одному из этих солдат, поговорил и подошел к подполковнику. Он: “В чем дело?”. Я говорю: так и так.

Он говорит: “Идите спокойно домой, утром мы ваш вопрос решим. Все кварталы и микрорайоны оцеплены нашими войсками – штурмовой десантной бригадой. Будьте уверены, после этого ни один волос с головы армян не упадет. Будьте стопроцентно уверены, мы вам гарантируем. Идите домой”.

Вот так я вернулся домой. И до пяти утра бронетранспортеры ездили то вперед, то назад – микрорайон полностью был оцеплен.

Утром, где-то в 9 часов, я слышу по мегафону – это уже I марта, – по мегафону слышу: “Граждане армянской национальности”. Поймите, товарищи, как больно это слышать и повторять. “Граждане армянской национальности! Ради вашей безопасности просим вас выйти. Мы вас отвезем в безопасное место”. И это в советском городе. Это наш советский солдат, который пришел на помощь армянскому народу.

Вот так мы вышли с детьми – у меня два маленьких мальчика, одному пять, другому шесть лет, – с женой, и жена в положении. Это очень трудно, больно вспоминать. Вот так мы сели в военную машину, и нас повезли. Около горкома партии нас остановили. Напротив горкома дворец культуры производственного объединения синтетического каучука, имени Самеда Вургуна /мы между собой СК называем/. И вот когда солдаты подвезли нас к горкому партии и СК – это почти на одной площади, они смотрят друг на друга, – при въезде, даже при въезде на эту площадь нашу машину, военную, проверили солдаты со щитами, в касках и с автоматами, а потом пустили нас туда.

Сошли с машины. Один из офицеров сказал: “У вас маленькие дети; в горкоме партии ни одного метра места нет: все лестничные площадки, все помещения, все комнаты – все полностью забито. Если можете, детей устройте в клубе Самеда Вургуна”. Мы направились в СК. При входе там столько народу было – и все армяне. При входе в фойе я увидел такую картину: на каждом метре, на каждом сантиметре сидели наши люди, советские люди, армяне, на бетоне, на полу… Я не могу объяснить – полный-полный зал. Даже при входе в женский и мужской туалеты, даже в метре от туалета не было места, чтобы детей усадить, не говоря о том, чтобы уложить… Я не могу описать, что там было.

Весь народ был возмущен. Народ требовал вывоза за пределы Азербайджана. Мы требовали работников ЦК, секретаря ЦК. И вот приехал Демичев, увидел, услышал то, что мы требуем, и уехал.

Второго числа мы все требовали одного – вывоза за пределы Азербайджана.

Да, я забыл один такой момент, который меня очень сильно обидел. 29 числа там были люди – все голодные, холодные. Первого числа вечером привезли нам коржики, булочки и лимонад. Это было вечером, где-то в восемь или девять часов. Я лично две бутылки лимонада купил за два рубля. Они сперва продавали по 50 копеек, а потом они нагло так себя вели – работники торговли. У нас же дети, маленькие, ничего не было – ни кушать, ни пить, поэтому вынуждены были люди покупать за какую угодно цену, лишь бы что-то было во рту у наших детей.

И вот второго числа мы сказали это правительственной комиссии, Сеидову. Я не говорил, народ говорил. И второго вечером мы потребовали представителя ЦК. Нам сказали, что с нами поговорит Сеидов – председатель Совмина Азербайджана или Багиров – первый секретарь ЦК КП Азербайджана. Мы категорически отказались от этой встречи, потребовали работника ЦК, из Москвы. Два с половиной часа мы стояли на третьем этаже в – горкоме партии, на левой стороне. Горком был разделен на две части: половина здания была забита нашим армянским народом, а половина была – штаб генерала Краева и работников ЦК.

И вот мы вдали где-то два с половиной часа, пока работник ЦК принял нас для беседы. Это товарищ Харченко Григорий Петрович, зам.заведующего отделом ЦК КПСС. Когда он подошел, была уже половина десятого. В начале первого мы вышли от него. Мы требовали одного: организованный вывоз сумгаитских армян за пределы Азербайджана. Он нас прекрасно понимал, он открыто говорил, что любой советский человек, увидевший этот ужас, не должен жить в этом городе, но у нас нет никакой директивы, нету никакого указания, чтобы это сделать.

Вот там как раз было рассказано, как работники торговли обращаются с нами. И на следующий день солдаты – это уже инициатива генерала Краева, – солдаты начали нас и кормить, и поить – все солдатское. Это в горкоме и в СК.

Мы, сильно возмущенные, с обвинением даже в адрес ЦК, что позволили в советском городе такие ужасы, потребовали вывоза за пределы и еще потребовали назвать точное число жертв.

Харченко сказал такие слова /а уже было официально сообщено: погибли 31 человек разных национальностей/, Харченко мне лично сказал: “К 31 приставь ноль – это будет реально”. Я говорю то, что мне лично Харченко сказал. Это было так.

Почему 31 человек? После встреч с нашим народом, с людьми у меня в голове было такое предположение: погибло около 60-70 армян, потому что в городе почти все друг друга знают, где ни подходишь – здесь шесть, там пять, там три, там два – убили, изнасиловали, сожгли. Я не могу описать то, что мы слышали. Каждые две минуты мы плакали. Мужчины плакали, слушая о том, что было у нас в городе. Мужчины плакали.

Это было второго числа, когда я увидел девочку по имени Карина, она была в пальто – ее несли, она не могла идти. Чтобы попасть к Демичеву, она перед всеми нами открыла пальто – она была вся голая, вся синяя, синяя-синяя она была. Чтобы солдаты, офицеры, которые не пускали в горком, увидели, в каком она состоянии, и чтобы Демичев увидел это. Так ее и не пустили. И это все перед нашим армянским народом.

Это мы все видели

Мы очень много говорили с солдатами, я говорил с одним подполковником, у которого почти был выбит глаз, я не могу объяснить, глаз как бы выплывший был; у него рука была перевязана; мы плакали и говорили: что это такое? и все это – у нас в стране? почему так получилось? Это мы обвинения подполковнику говорили. Он ответил следующее – я не знаю его фамилии, он был одет в милицейскую форму, русский, высокий, здоровый мужчина, плача, он сказал: “А как я должен объявить родителям моих солдат, что они в советской стране погибли?!”. Это подполковник говорил ¹.

Очень, очень большое, огромное спасибо нашим солдатам! Огромное спасибо генералу Краеву! Он – действительно советский, коммунист! Вот там, после всех этих ужасов, мы поняли, что в советской стране есть коммунисты, которые выполняют свой коммунистический долг. И один из них – это генерал Краев. И рядовой наш солдат, солдатик, как наши родители говорят, достоин этого звания – коммунист.

Молодцы! Большое им спасибо!

Третьего числа нас вывезли в поселок Насосный, в воинскую часть. Там люди как-то немножко отошли, не успокоились, но отошли. Каждому была предоставлена койка солдатская, чистые простыни, чистые наволочки. В теплой солдатской казарме каждый ребенок имел свою койку. А напротив нас солдаты в палатках и автобусах жили, еще раз говорю: спасибо нашим солдатам! Они нас кормили /я тоже служил в армии, знаю/, очень хорошо кормили, все делали так, чтоб народ был хоть чуточку, но доволен.

После того, как мы побыли в Насосном под охраной – а весь городок был под охраной: БТР-ы, солдаты с автоматами, – восьмого марта нас вывезли в пансионаты, в санатории “Химик”, “Металлург” и “Энергетик”…

А до этого, первого марта, я сумел пойти в 36 квартал, к автовокзалу, к своей матери, я забыл это сказать. И вот, проходя по улице Дружбы, я был свидетелем всего этого ужаса. Глядя на дома третьего микрорайона, сразу было понятно, где были квартиры армян: ни одного целого окна там не осталось. Представьте себе, что, выбивая раму, они сломали кусок бетона, от панели кусок. Как варварски, как дико они ломали все! Между автовокзалом и 34 кварталом увидел эти ужасные сожженные автомашины. Очень много черных пятен было на асфальте, скелеты автобусов сожженных, скелеты легковых машин. Весь этот район был оцеплен солдатами.

Со стороны электрички зашел домой к матери. Соседи сказали, что их вывезли. Сказали, что они живы-здоровы. Вскоре я нашел их…

Мы часто подходили к офицерам, солдатам. Представьте себе, они не могли говорить. Не могли. Они, открывая рот, уже плачут. Все они слышали, все они видели, но такого, что в городе, они не могут описать. Офицер со мной говорит и плачет… Солдаты в таком страхе… Ну, вот я смотрю на них – они все бледные. Вот он едет в автобусе, сопровождает нас в город, а сам весь бледный. Маленький шорох – он резко поворачивается и дуло автомата направляет туда, хотя в автобусе едут армяне. Страх овладел ими полностью. Трудно, очень трудно описать. Наши офицеры, солдаты не понимали, где находятся, с каким народом или с какой категорией людей имеют дело. Да, еще раз повторяю: в Сумгаите орудовала банда националистов, это не группа хулиганов…

29 февраля около нашего микрорайона стояло человек 20-25 милиционеров: это в стороне, почти в километре от того места где пена была, где вот эти бесчинства, где насиловали женщину, где ее, голую, демонстративно гоняли по всему городу. А они, милиционеры, стояли в километре от этого места: все стоят, курят сигареты. Они были полностью, полностью согласны с этим или способствовали этому. Никаких действий со стороны властей или милиции не было. Не было ничего с их стороны сделано – это факт. И мне кажется, прокуратура СССР честно, по-человечески, по-коммунистически отнесется к этому. И верю я в нашу прокуратуру СССР, уверен я в нашей стране – ни один из них не уйдет от сурового наказания. А это наказание должно быть! Чтобы в нашей стране такого не повторилось нигде и никогда…

Девятого марта, когда мы находились в пансионате, кто-то спросил у сыновей Гамбарянов /Гамбарян Александр Александрович был жестоко убит ломом, а сыновья его, наши товарищи Рома и Саша были с нами/, кто-то сказал: “Рома, а вы получили свидетельство о смерти?”. Он говорит: “Да”. “Можно посмотреть?”. И представьте себе, какой мы ужас испытали, когда прочитали свидетельство о смерти. Там было написано: “сердечно-сосудистая недостаточность”, а внизу, под перечнем возможных причин смерти, было подчеркнуто слово “заболевание”. Якобы их отец скончался от заболевания, от сердечно-сосудистой недостаточности. Ну, понятно, мы возмутились.

В это время была создана правительственная комиссия по Сумгаиту и, что нас сильно удивило и обидело, председателем комиссии был назначен председатель Совета Министров Азербайджанской ССР Сеидов. Мы были против этого, но что поделаешь? Относительно Гамбаряна мы написали письмо-обращение и пошли в правительственную комиссию. До этого зашли к генерал-лейтенанту Краеву; он прочитал, одобрил наше письмо и отправил нас вниз на второй этаж, где находилась правительственная комиссия. Там их было четыре человека во главе с председателем Совпрофа Азербайджана, она была заместителем председателя комиссии, Расулова Лидия Худатовна. Первое, что она сказала: “Вы не имеете право от имени Гамбарянов писать вот это требование”.

Кроме того, мы требовали, чтобы нас организованно вывезли, хотя бы часть из нас. Она ответила отказом. Я попросил у нее, чтобы она написала, дала мне справку. И она сказала: я любому армянину дам справку о том, что за пределами Азербайджана нет возможности трудоустроить вас и предоставить жилье. Эту справку я привез с собой в Армению и сдал ее в Совмин республики.

Лидии Расуловой мы задавали вопросы: почему так случилось? Она мотивировала тем, что в Армении ни в одном техникуме, ни в одном институте якобы нет обучения на азербайджанском языке. Она дала нам понять, что за происшедшее в Азербайджане она не винит руководство Азербайджана, хотя мы открыто заявили, что руководство Азербайджана виновато в том, что случилось в городе Сумгаите.

Одиннадцатого марта я с семьей выехал в Ереван. Я еще что скажу: до одиннадцатого числа нас очень сильно пропагандировали, мол, Армения нас не примет, нам делать нечего в Армении. Но я как армянин приехал сюда. Нас очень хорошо встретили. От аэропорта до Совмина я ни секунды не мог успокоиться – я мужчина, мне 33 года,- я плакал всю дорогу…

Здесь в пансионатах нас устроили, дали кров, все, как надо.

И вот 13 апреля по просьбе руководства Армении и Азербайджана нас, десять человек делегатов от сумгаитских беженцев, отправили в Баку. Председатель Совета Министров Азербайджанской ССР Сеидов убедительно просил нас вернуться в город Сумгаит. 13 апреля мы категорически сказали: “Нет! В Сумгаит возврата не будет, в город смерти ни один армянин не вернется”. Лично я в присутствии Сеидова, его управляющего делами, нового председателя горисполкома Сумгаита и нового первого секретаря горкома партии обвинил правительство Азербайджана в происходившем с 27 по 29 февраля. Это их вина: от первого секретаря до уборщицы горисполкома, они виноваты в том, что произошло у нас в городе. Виноваты сумгаитские власти, виноват ЦК КП Азербайджана.

После моего обвинения в адрес ЦК Сеидов встал и сказал вот такие буквально слова: “Я готов, – это Сеидов говорит, – я готов перед вами сейчас стать на колени и просить прощения. И передайте трем тысячам сумгаитских армян, которые находятся в Армении, что перед каждым стану на колени и буду просить прощения, только вернитесь в Сумгаит”.

Мы категорически сказали: “Нет! В Сумгаит мы не вернемся!”.

13 числа они предложили нам поехать в город Сумгаит. С нами в микроавтобусе ехал председатель горисполкома. Доехали до горкома, где полтора месяца назад находились мы, было очень больно видеть эту пустынную площадь. Мы попросили председателя горисполкома сойти и дать нам два часа времени поездить по городу, самим посмотреть, поспрашивать, разобраться в ситуации. Мы были готовы к тому, что увидели, – не тот город. Уже больше месяца прошло. В городе почти не видно русских и армян. Мы заходили к нашим знакомым, которые еще остались в Сумгаите. Я лично был в семи армянских семьях. Из этих семи семей к шести нет ни одного мужчины в доме – все в поисках квартиры за пределами Азербайджана. В шести из этих семей имеются серьезно больные, лежачие больные – старые женщины, матери. Только в одной семье был взрослый мужчина. Он сказал: мне осталось 35 дней до оформления пенсии, оформлю и уеду отсюда. Я говорил с русскими мужчинами и женщинами.

Зная, где они живут, мы заходили к ним домой. Я скажу их мнение: и они тоже не собираются жить в этом городе.

И председатель горисполкома, и первый секретарь горкома вновь просили, умоляли, чтобы мы вернулись. Мы отрезали категорично: “Нет!”.

Мы отказались даже переночевать в Сумгаите, хотя нам предложили гостиницу “Сумгаит”, поехали в Баку. Кстати, перед выездом встретили у горисполкома знакомого армянина. Подошли все к нему. Он весь раздраженный, весь такой побледневший.

“Что случилось?” – из нашей десятки там знали его. Он говорит: “Три дня вот уже шантажируют по телефону: ты еще живой? Не знаю, что делать. Пришел в горисполком жаловаться”.

27-28 апреля в Совмин Армении приехали представители Азербайджана. Они уверяли нас, что наши квартиры полностью в сохранности, те квартиры, в которых осталось имущество. Оказалось, это не так. Есть сейчас данные, что 28 апреля была вновь разграблена квартира нашего соотечественника, который находится в Армении. Асланян Вагиф Кароевич, 1951 года рождения, жил во втором микрорайоне, дом 2, квартира 21. Сейчас живет в пансионате “Масис”. Ему позвонили родственники то ли близкие, сказали, что у тебя дверь открыта, приезжай. Он поехал. Позавчера вернулся и объявил, что его квартира 28 числа вновь была разграблена. Это – спустя два месяца после событий!

8 мая 1988 г., Ереван

¹ См. также рассказ К.Пхакадзе. Возможно, речь идет об одном и том же человеке