Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга первая

Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Составитель,
ответственный редактор – САМВЕЛ ШАХМУРАДЯН,
сотрудник Союза писателей Армении,член Союза журналистов СССР

Редакционная коллегия:
АЛЛА БАКУНЦ, младший научный сотрудник Института литературы Академии наук Армении; НАДЕЖДА КРЕМНЕВА, член Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР; МЕЛИНЭ САРКИСЯН, научный сотрудник Центра научной информации по общественным наукам Академии наук Армении; АЛЕКСАНДР АСЛАНЯН, кандидат филологических наук, доцент Ереванского университета; НЕЛЬСОН АЛЕКСАНЯН, заведующий отделом журнала “Литературная Армения”

При цитировании ссылка на сборник обязательна
При перепечатке сборника или отдельных его глав просьба извещать ответственного редактора
Просьба не распространять сборник за плату
Сведения о Сумгаитской трагедии, отзывы на сборник присылать по адресу:
375019, Ереван, пр. Маршала Баграмяна, 3, Союз писателей Армении, Шахмурадяну С.С.

АРМЯНСКИЙ ФОНД КУЛЬТУРЫ
ЕРЕВАН 1989

СОДЕРЖАНИЕ

Мелкумян Ирина Гургеновна

Родилась в I960 году
Проживала по адресу: Сумгаит, 41а квартал, д.2 б, кв.21
Работала дамским мастером в парикмахерской № 7

Самая страшная трагедия произошла в нашей семье, семье Мелкумянов. Мне очень трудно об этом говорить. Погибли сразу пять человек из нашей семьи: отец семейства, мой свекор Мелкумян Согомон Маркарович, моя свекровь Мелкумян Раиса Арсеновна, мой муж Мелкумян Эдуард Согомонович, мой деверь Мелкумян Игорь Согомонович, моя золовка Мелкумян Ирина Согомоновна. В тот день, 29 февраля, у нас дома была семья Амбарцумянов. Вместе с нашими погиб дядя Миша Амбарцумян. Всего шесть человек, за какие-то минуты...

Я - одна из двух невесток Мелкумянов, жена Эдика. У меня дочка, три с половиной года, зовут ее Лилия. За какие-то минуты у нее не стало отца, дедушки, бабушки, дяди и тети. Я начну свой рассказ с 27 февраля. В этот день я работала во вторую смену, работа у меня начинается в 3 часа. Проходила мимо магазина, что между четвертым и восьмым микрорайонами. Там рядом у нас находится милиция. И вот между деревьями я увидела избитого молодого человека, все лицо его было в крови. Я приостановилась, вижу - со стороны милиции бегут милиционеры. Он как увидел их - испугался, начал убегать. И они по-азербайджански говорят: "Смотри, наверное, армянин. - И кричат ему: - Чего ты боишься, остановись!". А рядом проходили молодые парни-азербайджанцы и улыбались: смотри, трус, армянин, избили - убегает! Ну, я приостановилась... и пошла дальше на работу. У нас в салоне четверо армян, один заведующий только азербайджанец. Пришла, рассказала девочкам, и как раз сидели клиентки-азербайджанки, они говорят: "А что вы хотите? Посмотрите, что ваши армяне делают в Нагорном Карабахе: требуют нашу землю...". Ну, вот первое, что я увидела и услышала. Отработала смену, вечером за мной приехал муж, Эдик. 

Мы всегда в субботу и воскресенье собирались у его родителей. Мы недавно получили свою квартиру, но не жили там, начали ремонт. Временно жили у моего отца. У меня недавно умерла мама, шесть месяцев, как умерла. Папа был один, и мы перешли к нему. Значит, поехали домой в 41а квартал. Свекровь сразу сказала, что отец поехал на свадьбу, не вернулся еще. Говорит, беспокоюсь. Ну, как раз подъехал Игорь, они с Эдиком оставили нас и поехали за отцом. Не прошло пяти минут, как подъехал отец, бледный такой, говорит: "Не успел остановиться у подъезда - камнем разбили заднее стекло. Я вышел - никого нету, по подъездам посмотрел - тоже никого. Это кто-то из дома. - Говорит: - А где Эдик с Игорем?". Мы говорим: "Поехали за тобой". А он: "Зачем отпустили? В городе машины останавливают армянские, автобусы...". Скоро вернулись Игорь с Эдиком и говорят то же самое: "Мы проезжали мимо четвертого микрорайона, там уже автобусы останавливают, хотели нашу машину остановить - еле-еле выбрались". А я Эдика спрашиваю: "Эдик, а как мы поедем к папе?". Он отвечает: "Невозможно, останемся у наших". 

В эту ночь мы почти не спали. Утром в воскресенье позвонила моя сестра, она живет в шестом микрорайоне. Говорит: "Сосед поднялся, говорит, надо снять табличку с армянской фамилией". Мы тоже сняли с двери табличку с фамилией "Мелкумян". И думаем: куда пойти? Думаем, что может случиться? Позвонила на работу предупредить, что не выйду. А заведующий мне: "Ну-у, никто не вышел, у вас что, забастовка? Почему- то, - говорит, - из четверых армянок никто не вышел". Я отвечаю: "Я боюсь, в городе такое!..". А тут еще соседка пришла, говорит, мол, в Кафане ваши армяне убивают наших. Ну, мы не поверили. Такого быть не могло. 

В этот день мы вообще из дому не выходили. В обед пацаны какие-то, лет по 12-13, человек десять, зашли во двор; там армянская машина стояла, красные "Жигули". Они ее перевернули. Я думала, сейчас они дальше пойдут. Позвонила в милицию. По-русски говорю: "В 41а квартале нападают, убивают". Ответили: "Ждите, сейчас приедем". Через минут десять я опять позвонила и на этот раз по-азербайджански говорю. А они: "Что? Вы же только что звонили". Я говорю: "Ну почему не приезжаете?". Опять говорят: "Сейчас приедем". Ну, в общем, я раза три еще звонила, они говорят: "Вы уже нам надоели, больше не звоните". Я еще один раз позвонила, но уже никто не брал трубку. Так что милиция не подъехала, даже не проехала, чтобы хотя бы попугать их... Ну, они к этому времени уже перевернули машину и ушли. Там рядом мужчины были, сидели, играли в домино, и никто не подошел, не сказал: что вы делаете? В общем, машина так и оставалась перевернутой. Только ночью хозяин поставил ее на колеса.

Эту ночь тоже мы не спали. Думаем: неужели завтра все это повторится? Хотя в городе уже были военные. Мы видели, как проезжали БТР-ы, грузовики, танки. А на следующий день, 29-го, в одиннадцать часов у нас в 41а квартале стояло машин 15 с военными. У них были дубинки, они даже сошли с машин. Мы думаем: уже все!.. Танк вот стоял посреди дороги. 

Все это - рядом с нашим домом. Они где-то час постояли, мы успокоились. Звонила сестра, я говорю: "У нас рядом с домом, прямо под балконом стоит танк, военные, так что уже спокойно". А через час они все уехали. Уехали...

В это время у нас ничего такого не было. До этого проезжали машины, сигналили, у них какие-то знаки были: водитель вытаскивал руку из машины и сигналил, мол, не трогайте, это свои. Когда военные отъехали, сигналы начались опять.

Свекор сказал: "Давайте поедем на дачу. Так будет лучше". Это было уже где-то в полпятого. Мы уже собрались, и вот стучатся. Мы открыли дверь - управдом 41 А квартала.  Зашел, значит: "Согомон, куда ты идешь?". А он видит, что мы уже готовимся, одеты... мы детей одевали... "Куда ты идешь? Если ты выйдешь, то вас убьют, надежней сидеть дома". Ну, свекор поверил ему. Мы не выехали. Детей раздели.

Как только он ушел, минут через пятнадцать, стали к нам стучаться, бить ногами в дверь: "Вы дома, откройте! Мы знаем!". 

Я совсем забыла сказать, что до нас начался погром армянской квартиры в другом доме, он недалеко от нашего. Мы чуть отвели занавески и увидели, как с четвертого этажа выбрасывают холодильник, телевизор. Это сразу после того, как управдом вышел от нас. Значит, он все это знал, видел. А пришли все эти бандиты огромной толпой. У них был флаг. На легковой машине был установлен репродуктор. И вот кто-то говорил. Такой грубый голос: "Убирайтесь! Это - наша земля! Да здравствует Азербайджан!". Смотреть мы боялись, но было все слышно. 

Мы не думали, что такое будет. Мы думали, будут выбрасывать вещи, но убивать не будут. Зайдут, ограбят, ну, изобьют, но не будут же убивать?! Отец сказал: "Если даже... Если даже меня убьют, то вас, наверное, не тронут, неужели, - говорит, - на такое пойдут?.. Будем защищаться". Ну, Эдик говорит: "Сидите, Карина, ты, Ира, с детьми сидите в зале". 

У нас дома было тринадцать человек. Мои свекор, свекровь, золовка. Эдик, я, наша Лилия. Игорь, Карина с двумя детьми; у них двое детей: Кристине пять, а Сереже четыре годика. Это, значит, три наши семьи, а четвертая - Амбарцумянов: дядя Миша, тетя Жасмен и их дочь Марина. Амбарцумяны пришли к нам 28-го вечером. Рядом с их домом проходила толпа, пацаны с двенадцати до двадцати лет. Спросили: "Здесь армяне есть?". Одна соседка говорит: "А вот, на первом этаже". По всему городу у них были разгружены камни. Стали швырять в окно. Потом дядя Миша взял доски, что были дома, заколотил окно, собрали свои вещи, что одеть, и пришли к нам. 

И вот в пять часов вечера начали ломать нашу дверь. Их было много, очень много. Шум такой, крики. "Мы знаем, вы дома, откройте!". Хлынули во двор, потом - в подъезд. И все они были одеты во что-то темное. Не то пиджаки, не то... Не знаю, форма, что ли, у них была общая? Все в темное были одеты. Когда стали ломать, Эдик сказал: "Выходите на балкон!". 

Я с Лилией, Карина с детьми и Жасмен вышли на балкон. Мы жили на втором этаже. Нападали со стороны двора, а со стороны улицы толпы не было, были прохожие. Мы стали кричать: "Помогите!.. Нас убивают!”. Женщина проходила русская, я ей кричу. Ну, азербайджанцы поднимали головы и-ничего, а русская подняла и говорит: "А что я сделаю?". Я говорю: "Ну, позвоните, скажите, пусть придут!". Ну, она прошла, не знаю - пошла звонить, не пошла. В это время, видно, дверь разломали. Подбежала золовка, она была с нашими, с мужчинами. Подбежала Ира, говорит: "Что, не можете перейти?". А мы хотим перейти на соседний балкон. Мы жили в третьем подъезде, а с балкона на балкон перешли во второй подъезд. Если б не виноградная лоза, не железные подпорки для винограда, мы бы не перешли. Если б даже и золовка помогла, все равно мы бы не смогли перейти. Первой перешла Жасмен. В это время разломали дверь. Когда переходили, в комнате поднялись крики... После Жасмен хотела перейти я. Но не смогла. Я взяла ребенка, одной рукой уперлась в стену, чтоб перейти, и тут ребенок чуть было не упал. У нее порвалась маечка. Я чувствую, что-то рвется. Я не могла крепко держать Лилию. Вижу - нет, ребенок падает, и я вернулась. Вернулась, и Карина говорит: "Если ты не можешь перейти, то я, беременная, вообще не смогу". Карина была беременная... И в это время подбежала Ира. Я говорю: "Ира, я не могу перейти". Она сразу схватила ребенка, помогла, я ей тоже помогла, поддержала ребенка. Она ребенка перенесла на соседний балкон. Потом помогла мне перейти, Карине с двумя детьми помогла, а сама прыгнула обратно. Мужчинам помогать. У Иры в руках был нож. Подбежала к нам и говорит: "Ну, давайте, вы что, не можете перейти?". Нож она бросила на пол нашего балкона и стала помогать нам. 

В квартире остались семь человек. У свекра, когда мы выходили на балкон, был топор, у Эдика - железная ножка от стула, у Игоря тоже такая же ножка от стула была. У свекрови ничего не было в руках, она была бледная такая... И Эдик тоже, когда мы выходили, был такой бледный-бледный, прямо белый. А Игорь... Ну, мы уже чувствовали... Такое чувство было, что наших убьют... или ранят... Карина Игорю даже сказала: "Давай попрощаемся". А Игорь: "Что ты! Уходи... Переходите, быстро идите на балкон!". А Эдик был такой бледный, прямо белый... И свекровь стояла бледная-бледная. Ну, свекор и Миша стояли у двери, а наши в зале... Последние наши слова: "Давайте попрощаемся". Это Карина сказала Игорю, Эдику. Игорь даже заулыбался, а Эдик, бледный, посмотрел так на меня, на детей, мы как бы предчувствовали... Вот наши последние слова и последние эти минуты... 

У отца был топор, у Миши что-то было, я не помню, не помню... Но тоже что-то было. Я помню: Эдик был в куртке, Игорь даже каску надел. У нас была каска мотоциклиста. Мы еще спросили: "Игорь, чего ты каску надеваешь?". Он говорит: "Ну, на всякий случай, пусть будет на голове". И Эдик тоже был в шапке.

А в последний момент, когда переходили, мы с Кариной обернулись к Ире: "Ира, а ты?". Она говорит: "Я не перейду, я останусь с родителями, у вас дети, вы переходите". Мы бы тоже не перешли, мы перешли только ради детей. Если б не дети, мы бы тоже остались. Ради детей только мы перешли.

Ира нам помогла. Мы оказались... сколько же нас было?... Жасмен, Карина с детьми, я с Лилией, - шестеро, вшестером мы оказались на балконе соседки-азербайджанки. Дверь с балкона в комнату была закрыта, мы начали стучать, а она подошла к балкону и рукой машет: мол, не впущу! А мы говорим: "Сейчас мы поломаем стекло!". В общем, она открыла, впустила нас. Впустила, значит, - там спальня - и начала кричать, мол, уходите. У нее двое мальчишек лет по четырнадцать, эти тоже стали кричать: "Мы вас сами убьем! Уходите или мы вас убьем! А то нас убьют, уходите!". Тут еще соседкин брат объявился. Он, видно, во дворе был, видел, как на нас нападают. Все наши соседи были во дворе или с балконов смотрели. Соседку, к которой мы перешли, звать Севиль. Кричит: "Уходите!". Мы начали просить: "Пусть дети останутся, а мы уйдем". Она не согласилась. Брат ее прогнал Жасмен, Карину с детьми. А я немножко задержалась, в углу, значит, так спряталась. Он их выгнал, потом вернулся в комнату и увидел меня. "О! - говорит. - Ты еще здесь?!". Я начала просить: "Может, вы нас спрячете, может, вы боялись, что нас много, ну, теперь, я одна с ребенком". Он опять раскричался, но я все равно не собиралась уходить. Он, значит, взял меня за шкирку и вот так вышвырнул вместе с ребенком в подъезд. А у них через стену раздавались крики, шум. Я слышала голос свекра, голос Эдика, дяди Миши... Они переговаривались, кричали, видно, как... я не знаю, как убегать или отбиваться... Были слышны голоса вот этих зверей, мол, убивайте, не жалейте их! 

В общем, брат Севиль вышвырнул меня с ребенком из квартиры. Я - на втором этаже в соседнем подъезде. Карины, Жасмен не видно. Я подумала, что они спустились, потом думаю: ради детей Карина не спустится. Поднялась я на третий этаж, поднялась, постучалась... И все время слышу шум, крики. Это в нашем подъезде, во дворе... 

У нас на площадках по две квартиры. Мне открывали двери и говорили: "Нельзя, уходи!". В нашем доме мы были единственной армянской семьей. Поднялась я на четвертый этаж, постучалась, открыла одна азербайджанка. Я говорю: "Возьмите ребенка, я уйду, может, кто-нибудь потом из родственников объявится, возьмет ребенка". Она взяла, а ребенок... кричала она, кричала, прямо посинела. Так она сильно плакала, Лилия, я думала, не выживет, потому что она вся посинела.

Я отдала ее. Соседка взяла, захлопнула дверь. А я уже спускалась. Я на два пролета уже спустилась - во двор, к нашим. Тут она открывает дверь и говорит: "Нет, возьми своего ребенка, если они будут стучаться - она будет плакать, они поймут, что это не мой ребенок". Ну, я уже не думала, я ничего не соображала, такое состояние было... Я просто стала подниматься на пятый, а потом думаю: что я делаю? Теперь же меня будут с пятого этажа бросать с ребенком. Я думаю: так хоть во дворе убьют... В эти секунды по шуму, крикам "убивайте!" я поняла, что уже все, нам не спастись. 

Поднялась на пятый этаж, постучалась. Постучалась, открыл дверь мужчина, я уже не понимаю, куда он меня ведет. Он повел меня в ванную комнату. А как раз в это время в квартале отключили свет, телефоны в обед были еще отключены.  Я захожу в ванную и вижу там Карину с детьми и Жасмен. 

А Лилия сильно плачет, никак не успокоится. Хозяин закрыл дверь ванной и не открывает, боится, что мы выйдем, посмотрим через балкон. По акценту чувствовалось, что он не азербайджанец, а лезгин. Потом он сказал, что лезгин. "Успокой, - говорит, - ребенка, вдруг они поднимутся к нам, ус-покой, а то и нам будет плохо". Каринины дети - они постарше и поспокойнее, они заснули. Лилию ну никак невозможно успокоить. Ванна у него была наполнена водой, мы спустили воду, я села в ванну и качаю Лилию. 

Я не знала, ребенка качать или... Такие крики были со двора, дикие такие, ой, было так страшно! Мы в какой-то момент уже стучали: "Открой, мы выйдем, мы не можем!.. Выйдем к нашим!..". Слышали, как кричит Ира. Ира кричала не своим голосом, она кричала: "Ой, мама!". Как мы потом узнали, ее жгли живьем... раздели... Или первой мать добивали, и она видела. Ира не своим голосом кричала, я сразу же узнала и говорю: "Это Ира!". Я даже передать не могу, каким голосом она кричала: "Ой, мама!". 

Потом мы узнали, как погибли наши. Показания давал русский мужчина, он живет в соседнем доме. В прокуратуре он рассказывал, рисовал. Свекровь прежде всего раздели, пожилую женщину, 52 года, раздели ее и потащили вниз, потащили, спустили к подвалу, в подъезде били, били ее, бросили, уже при смерти она лежала, они думали уже умерла. А двенадцати-тринадцатилетние пацаны взяли палки, начали ее добивать, били, били. Это русский мужчина рассказывает. Били ее, потом бросили в подвал. Эдика, мужа моего, избили, говорит, палками, лопатками. У них были топоры, специальные какие-то заказные лопатки, ножи какие-то, все у них было самодельное, заказное. Говорит: "Твоего мужа избили, лопаткой ударили по голове, а потом сожгли". Его так сожгли, что даже не могли потом узнать. Только по кусочкам одежды. Кусочки брюк остались, туфли и - все. Двоюродный брат его, он живет в Джорате, Гриша, - это он опознавал. Ну, я говорю: "Может, это не он был?". Он говорит: "Знаешь, я с трудом узнал, но... это он". Иру сожгли. Ее тоже раздели... ее живьем жгли!.. Он все видел, русский мужчина, он был во дворе. Почти все соседи были во дворе. Он говорит, ее раздели, облили бензином, сожгли у фонарного столба. Ее тоже Гриша опознавал, я не знаю как, но опознал. Свекра нашли за нашим домом. Когда его тащили, он одному парню по-азербайджански крикнул: "Ты тоже на меня нападаешь? Ты тоже хочешь меня убить?!". Значит, это был знакомый. Лет 25 было ему. Игорь лежал во дворе, но в стороне от Эдика и Иры. Весь избитый, ноги наполовину сожженные, и лицо в жженных пятнах, лицо его, видно, сигаретами прижигали. Дядю Мишу нашли через дорогу. Пока он отбивался, наших убили. Дядю Мишу оттеснили к дороге, там еще троллейбусный парк. И вот вся эта толпа, все люди, соседи побежали смотреть на него. В него бросали камни, а он сел и руками закрывался, чтобы не по голове. А их много, подбежали, у одного лопатка, - у них у всех были лопаты, куски арматуры, у одного лопатка была такая необычная, не закругленная, а какая-то квадратная, заточенная. И вот он этой лопаткой - его по голове. Дядю Мишу тоже сожгли заживо. 

В квартире остались семь человек, шестерых убили. Спаслась только дочь дяди Миши и Жасмен - Марина.  А мы все это время взаперти у соседа-лезгина. Мы слышим крики со двора, просим его через дверь: "Ну, скажите, что с нашими?". А он проходит и говорит на азербайджанском: "Это что-то ужасное. Я не могу вам ничего сказать". Мы просили его: "Открой, открой", но он не открывал.  Открыл, когда стало тихо. Света не было. Мы ему говорим: "Который час?". Он говорит: "Я боюсь даже зажечь свечу, потому что ни у кого свет не горит". Потом он зажег спичку и посмотрел. У меня тоже были часы: было девять часов. Выпустил он нас через час после всего этого, когда они совсем ушли и стало тихо, значит, они три часа убивали, громили. Говорит: "Проходите, садитесь". Ну, мы ему сразу сказали: "Посмотрим через балкон". Он говорит: "Нет, на балкон не пущу". Он из ванной затолкнул нас прямо в комнату. Мы сели на диван. У него жена и трое детей, два мальчика и девочка. Даже он просил одного мальчика: "Никому не рассказывай, что у нас были армяне, сидели в ванной...". Мы молчали, потом говорим: "Расскажите". Он говорит: "Я вам ничего не могу рассказать, это было что-то ужасное". Он не мог говорить! 

Ну, мы говорим: "А что нам делать?". Он отвечает: "Я вас до утра не смогу продержать, я боюсь, если можете - идите сейчас, если утром соседи увидят, они меня выдадут. А вдруг кто-нибудь из этих зверей, садистов из нашего дома?! Я, говорит, боюсь. Я лезгин, я очень боюсь. Если можете, уходите сейчас". Мы плачем: "Куда мы пойдем?". 

Раздетые, мы бежали в халатах, дети... как были в домашнем, так и бежали. Карина говорит: "Я останусь с детьми, а вы с Жасмен идите к моему брату, пусть он нас вывезет". У нее брат в 4 микрорайоне. Дети Карины заснули на диване, а Лилия - никак. Лилия никак не могла успокоиться. Карина взяла ее на руки, она у нее не осталась. Тогда Карина говорит: "Я сама пойду с Жасмен. Ты оставайся с детьми, а мы пойдем". Этот мужчина, значит, дал Карине туфли, свой старый плащ, старую косынку жены. Я говорю: "Карина, вдруг вы не дойдете до брата, пойдешь к нам в 4-й". Папа мой тоже жил в 4 микрорайоне. Я говорю: "Он может быть не дома. У нас русские соседи, мы дружим, и тогда пойдешь к ним, скажешь, пусть кто-нибудь приедет за нами".

Они оделись, вышли. Я осталась с тремя детьми. Он посмотрел с балкона, говорит, что они уже вышли на дорогу. Прошло минут пятнадцать, он говорит: "Если они через час не придут, ты с детьми уйдешь, до утра я тебя не смогу продержать". Я говорю: "Что вы! Я даже ходить сейчас не смогу, не смогу спуститься вообще. С тремя детьми как я пойду? Раздетые же мы, сразу поймут кто мы... Ведь дети спят!..". Лилия тоже к этому времени заснула. Говорит: "Не знаю, если через час не придут, ты уйдешь". 

И где-то через полтора часа подъехала машина. Он посмотрел с балкона и говорит: "Машина! Это за тобой!". Я говорю: "Нет, я боюсь, это, наверное, опять бандиты". Он говорит: "Я не знаю, но эта машина, наверное, за тобой". Я говорю: "Пока не посмотрю - не выйду". Вышла на балкон, посмотрела: из машины выходит Жасмен. С военными. Детей я разбудила. Идти я совсем не могу. Я прошу: помоги! Он говорит: "Нет, ты должна одна спуститься, и спускайся, пока военные не поднялись до пятого этажа". - "Я не смогу". Он просит, говорит: "Нет, ты сама, ты одна должна выйти, и быстрей, пока военные не поднялись". Я взяла Лилию на руки, Сережку тоже на руки, а Кристине говорю: "Кристина, ты большая, пошли". Ребенок напуганный, она за подол схватилась. Я вышла - ноги подкосились. Вспомнила, как я поднималась, и... не смогла, представила: сейчас я выйду, увижу наших, наш балкон... Спустилась до четвертого этажа. Села. Села, не могу дальше. Вижу – поднялись солдаты, человек десять. Вооруженные. Они взяли детей и меня - под руки. Я сама идти уже не могла, и думаю-думаю, раз столько человек за мной пришло, значит, с нашими это случилось. 

Солдаты говорят: "Столько выдержала - потерпи и сейчас". Потом говорят: "Как выйдешь - прямо в машину, по сторонам не смотри! Могут выстрелить". Значит, спустились мы на первый этаж, они остановились. Несколько солдат вышли, посмотрели. Потом я с детьми - посередине, а они взяли нас в круг, посадили в машину. Я все равно посмотрела на наш балкон: окна были разбиты, висела клочьями одежда. Рядом с кооперативным домом что-то догорало, дым шел и возле фонарного столба. Это были Ира и Эдик. Но тогда я подумала, что это жгли мебель... Было холодно, моросил дождь. Они меня втолкнули в машину и говорят: "Мы же тебе говорили - не смотри". Жасмен была уже в машине. Там были и другие армяне, с 4 микрорайона. 

Шла эвакуация армян. Нас привезли к горкому. Мы стояли на площади, дождь шел, а мы раздетые. Около горкома было много овчарок. Минут двадцать мы стояли, пока подошла очередь и мы зашли. Была ночь с 29 февраля на 1 марта. Зашли мы на первый этаж, а там не было места, чтобы даже ногу поставить! Встретили соседа с папиного микрорайона, он взял детей на руки, пойдемте, говорит, мы комнату наверху заняли. Поднялись на четвертый этаж. А как поднялись? - полчаса, наверное, поднимались, потому что на лестницах кто сидел, кто лежал, кто стоял - как могли. В комнате было человек тридцать, если не больше: дети, взрослые. Женщина уступила нам место на полу. Уложили детей. Карине уступили место, тоже на полу. А на столе спали грудные дети, детей пять, маленьких совсем, месяца по два-три.

Несмотря ни на что, мы надеялись, чуть-чуть надеялись, что наши, может быть, живы, ранены только. Хотя, кроме криков Иры, мы слышали на пятом этаже, как кричат бандиты: "Убили их пятерых!.. Смотрите - кровь! У нас на руках армянская кровь!".

Этой же ночью по этажам горкома ходили солдаты и спрашивали, где у кого находятся родственники? Ну, люди писали адреса, данные. Мы тоже написали - вот у Карины брат, у меня папа с сестрой. Солдаты вернулись и сказали: "Ваших там нету, соседи говорят, что они в надежном месте". 

Первого числа дети проснулись утром, кушать хотят, воды просят, чай - ни у кого ничего не было. Ходили, просили, у кого что есть, кто что взял из дома. Потом нас стали кормить солдаты. Второго марта под вечер нас нашел мой папа. Его и семью моей сестры прятали в Джорате. Я по его глазам все поняла, он заплакал, он уже знал о наших. У папы тоже сожгли всю квартиру. 

Третьего марта нас под охраной вывезли в поселок Насосный. Там, конечно, было лучше, и надежней уже было: никто не нападет, ничего не случится. 

Уже в те дни я часто думала, почему так жестоко и зверски обошлись именно с нашей семьей? Может быть, потому, что наши отбивались, защищались, как могли? Ведь там было четверо здоровых мужчин. А может быть - просто зависть, злоба. Ведь мы неплохо жили. А может, нас выдали? Ведь говорил же русский мужчина, что свекор узнал там одного в этой банде... 

Во всем доме армян, кроме нас, не было. Но они ринулись не в другой подъезд, а вот именно сразу к нам, на второй этаж, и сразу почему-то не в соседнюю дверь постучались. Знали, что на втором этаже в 21 квартире живем именно мы. Мы же тоже табличку сняли. Значит, кто-то направил. 

И еще этот управдом. Пришел. Какие у него были намерения? - "Не выходите, дома надежнее". Но ведь, когда он шел, видел, что рядом грабят, вещи выбрасывают. Значит, он знал, он специально пришел. До этого он к нам вообще-то не заходил. Я следователю сказала об управдоме. Говорит: "Мы его тоже допрашивали, какие у вас доказательства?". Я говорю: "Доказательство здесь в том, что он пришел в полпятого, а через пятнадцать минут напали". Говорит: "Может, у него были добрые намерения, в самом деле думал, что дома надежнее". Я говорю: "Нет, раз через 15 минут напали, значит, он в чем-то виновен". Говорит: "Мы его вызывали, он сказал: у меня были добрые намерения". Он не отрицает, что был у нас, и время тоже правильно называет: полпятого. Я спорила со следователем, перенервничала, говорю: "Как по телевизору показывают, вот вы так его пытайте". Он говорит: "Ну что, по-вашему, пальцы дверьми прищемить? Так, говорит, по-вашему? Ты видела его в банде? Никаких у вас доказательств нету. Может, на самом деле у человека были добрые намерения"... 

Вот так все перевернулось в нашей жизни. Была семья - и не стало. Мы жили дружно. Недавно до этого получили квартиры. Свекор говорит: "Вот Игорь получил уже, переехал, ты, Эдик, тоже получил. Теперь сделаем ремонт. Спите у себя, а обедать, день рождения, праздники справлять - все это, говорит, будет у нас. У себя только ночевать будете, потому что я без внуков, без вас не могу. С работы пришел - чтоб и вы уже были дома". По отношению к нам, невесткам, был очень добрый. Зовет нас к себе, улыбается: "Ирина, Карина, идите ко мне. Свекровь если вас обижает, вы мне скажите". Ну, мы всегда с Кариной смеялись. Он свекрови часто говорил: "Слово у тебя тяжелое". Ну, это на армянском, смысл в том, что, если ты им что-нибудь скажешь, они обидятся. А если я скажу, не обидятся. Так что ты уж молчи, а что надо - я скажу. Мы, две невестки, называли его папа, дедуля - как вот внуки называли. А свекровь была мне вместо матери. Свекор приходил с работы и - на дачу. И нам говорит: "Ну что вы здесь потеряли? Загазованность? Давайте на дачу!". Он и часа не мог без внуков, без нас. Обязательно хотел, чтобы вечером мы все вместе были. Так в будние дни, а в субботу и воскресенье мы должны были прямо с утра прийти или после работы и, значит, до вечера, до двенадцати ночи остаться. 

Дома мы говорили на армянском, иногда на русском. Ну, мать с отцом между собой и с нами - только на армянском. Всегда у нас гости: или родственники, или друзья. Свекор всегда говорил за столом: "Остаетесь у меня на неделю!".

Это было его любимое слово, а еще он говорил: "Ешьте, пейте, веселитесь!". Мать... Мать была полная, краснощекая женщина маленького роста, любила вязать - внукам, нам, она очень хорошо вязала. Шить умела. Ну, она, знаете, спокойная была женщина. Все больше молчала, слушала. Зато как она любила смеяться! Вот кто-нибудь что-нибудь расскажет и - ее голос, смех ее. Ире было 27 лет, работала в аптеке. Она была не замужем. Она пошла в маму, маленького роста, но худенькая. Так она нам помогала! Она была хозяйкой в доме. Мать работала, приходила вечером в шесть часов, а Ира - в четыре, значит, все хозяйство на ней. Она любила и обед приготовить, и постирать, и еще - чтобы в доме был порядок. Так она любила убирать квартиру!  Игорь тоже пошел в мать: полный, очень спокойный. Правда, он был высоким и крепким парнем. Любил отдохнуть: прийти вот, посидеть после работы, а Эдик... нет, Эдик не мог! Придет домой и все время что-то должен делать, заняться чем- нибудь. Раньше он работал в ателье, придет и сразу - кому что нужно, у кого что распоролось, кому пуговицу пришить. 

Он до армии портным был, а потом занялся пошивом чехлов. 

Эдик служил в Афганистане. В 78 году он месяца два служил в Прибалтике, а потом их направили в Афганистан. Два года почти что служил там. Рассказывал, как трудно было служить, но все равно приходилось выполнять свой долг. Рассказывал, как нападали эти душманы на них. В Афганистане он не получил ни одного ранения, приехал жив-здоров, как говорится, без царапины, а здесь, на советской земле, его убили и убили так зверски! Даже... даже фашисты, наверное, такое бы не сделали - убить, а потом сжечь, чтобы не опознали. Если б это случилось в Афганистане, как-то не так обидно было б, а здесь, на советской земле, у нас, сделать такое. Нужно быть садистами, зверями, чтобы сделать такое. 

Эдик любил Лилию еще и потому, что она похожа на него. Он всегда говорил: "Это моя дочь". И Лилией назвал ее свекор. Не обидели мы отца, назвали, как он захотел, это тоже ему очень понравилось. С работы придет Эдик - всегда должен был принести ей что-нибудь. Или игрушку, или еще что. Открывает дверь и говорит: "Лилия, смотри, что тебе папа купил!". И она тоже привыкла: "Папа пришел, папа, а что ты мне купил?". Съездить куда-нибудь - всегда брал ее с собой. И в машине она должна была сесть обязательно впереди, рядом с отцом. Сядет и тут же включает магнитофон. Эдик всегда говорил: "Вот моя дочь: музыку любит". Сам он очень хорошо играл на аккордеоне. Даже в "Детском мире" он обычно покупал ей или игрушечное пианино, или аккордеон, или барабан. И давай вместе с ней играть.

Наша Лилия родилась с травмой - вывих бедра, и врачи советовали либо гипс, либо шины. Сказали, если не поставите шину, она будет хромать. Конечно, это на нас подействовало: первый ребенок, девочка, и будет хромать. Сразу взяли направление, поехали в Институт травматологии. Ребенку было пять месяцев, а в год и два месяца сняли шины. Мы ждали столько времени, это такое мучение было. Мама моя жива была, помогала. Сняли шины, нам сказали, что через месяц ребенок должен пойти. И когда мы сняли и потом держали ее за руки, и вот она сделала первые шаги, Эдик говорит: "Ты следи! Ты следи! Вдруг хромать будет...". В год и три месяца она пошла. Мы так обрадовались! Она пошла и не стала хромать. Полное выздоровление. Такой мы стол накрыли! Столько гостей! 

За несколько дней до 29 февраля Эдик купил ей финский комбинезон, а эти мародеры даже его утащили. Даже такое: на шапке у нее была простая заколка, за четыре рубля. Значит, они комбинезон взяли, булавку сняли, видно, подумали, что золотая, а шапку оставили. 

1 марта нас с Кариной повезли домой. Был следователь, были солдаты вооруженные, один в подъезде охранял, другой - у дверей, третий вышел на балкон, пока мы находились в квартире. Жутко было заходить, все было перевернуто, посуду они разбили. Мебель они так разрубили! Это время надо было иметь, чтобы так разрубить. Даже зеркало в ванной разбили. Люстры срубили. В холодильнике в морозилке было мясо, они морозилку поломали, мясо вытащили, даже мясо они брали!.. 

Наших пятерых - я не помню, какого числа - мы похоронили в Баку, на кладбище Волчьи Ворота. До этого нас с Кариной вызвали в горком. Мы надеялись, что кто-то из наших все-таки жив, потому что Эдикин друг, фотограф Гамлет, говорил, что, мол, Эдик в тяжелом состоянии, в больнице. Он хотел меня как-то успокоить, но я все равно надеялась. С нами говорил человек из Москвы, я не знаю, как его фамилия. Он стал зачитывать список: Мелкумян Согомон, Мелкумян Раиса, Мелкумян Игорь, Мелкумян Ирина, и когда он сказал - Мелкумян Эдуард, мне показалось, что он сейчас скажет: все живы или - в тяжелом состоянии. Он говорит: "Погибли". Потом сказал: "Сегодня похороны. Дадим машину, вас там родственники ждут". 

Мы лица своих не видели, гробы были закрыты. Человек двадцать родственников было с нами. Играла армянская музыка. Похоронили родителей, а у изголовья – троих детей. Нам не дали выплакаться. "Быстрее, быстрее". Были люди из Совмина, из Москвы. И вот милицейская машина стояла. Мы с Кариной говорим: "Все это они сделали!". Родственники нам: "Молчите, не надо, не надо". Побоялись за нас. 

Шел дождь. Такой сильный ветер. Поставили кресты. Без фамилий, без имен. Погода такая стояла и они сказали - потом напишем...

3 июня 1988 г.,
пансионат "Арарат" близ села Арзакан Разданского района Армянской ССР





Armenia

Подготовлено при содействии Центра общественных связей и информации аппарата президента РА, Армения, Ереван

stop

Сайт создан при содействии Общественой организации "Инициатива по предотвращению ксенофобии"


karabakhrecords

Copyright © KarabakhRecords 2010

fbtweetyoutube

Администрация готова рассмотреть любое предложение, связанное с размещением на сайте эксклюзивных материалов по данным событиям.

E-mail: [email protected]