Геноцид длиною в век

Бакинская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга первая

Опубликовано: Июнь 12, 2017

Рудольф Амирян

Проживал в Баку по адресу: поселок Монтино, ул. Ага-Нейматула

Я коренной бакинец. Мой отец родился в Баку в 1925 году. В их семье все работали на табачной фабрике, там целый музей был Амировых. Моя фамилия сейчас пишется Амирян, но дедушка, дядя и все остальные наши родственники были Амировы, поменяли фамилию в 1918 году, когда в Баку была резня армян. А мою прабабушку с материнской стороны звали Цахик-бабо, и с этой стороны мои корни из Западной Армении.

Во время Геноцида они бежали из Турции, то ли из Карса, то ли из Вана – точно не знаю. Хорошо помню, как в детстве приходил к Цахик-бабо, она вспоминала прошлое и рассказывала о том, что и как было в ее жизни. У нее было трое детей: Сато, Варсо (Варвара, это наша бабушка) и Гариб, фамилия – Карапетян. Прабабушка рассказывала, что во время событий начала века, спасаясь от турецкой резни, она с детьми и родственниками бежала и добралась до реки Аракс, чтобы перейти ее и попасть на территорию Армении. Переходить Аракс, да еще с тремя детьми, было очень трудно, уровень воды в те времена был высокий, но, чтобы спастись, не было другого выхода. Моя бабушка была самой младшей из детей. А Цахик-бабо могла перенести через реку только двоих – на руках, приподнимая их в тех местах, где вода была особенно высокой. У нее не было выбора, в противном случае убили бы всех. И она решила спасти хотя бы двоих детей, старших.

Оставила мою бабушку под камнями, в скале, решив, что Бог с этим ребенком, чему быть, того не миновать. Нужно было поскорее переходить границу – янычары с саблями, на конях догоняли и убивали. Те, кому удалось спастись, перешли Аракс и оказались в безопасности на другой стороне реки. До вечера ждали, боясь выходить из укрытия. Потом все ушли, а вот у прабабушки моей материнское сердце все-таки не выдержало, и она пошла обратно, снова перешла реку и нашла свою дочь там, где оставила! Так наш род с материнской стороны и спасся. Это мне Цахик-бабо часто рассказывала и этого я никогда не забуду. Трудно вспоминать эти ужасы, но в нашем роду мы все помним и будем всегда помнить. Моего прадеда тоже там убили...

Рассказывая вновь и вновь свою историю, Цахик-бабо начинала причитать, а мы ее утешали: «Не надо, мы здесь хорошо живем, турок, армянин – разницы нет, все нормально». А она постоянно говорила, что вы, мол, не знаете, что такое турок. Но в советское время, при советской власти никто не обращал особого внимания на ее слова.

В Баку мы жили в интернациональной среде, дружили с азербайджанцами, русскими, евреями и даже не думали о том, что с нами может произойти что-то подобное. В своем доме, в своем дворе я прожил 30 лет и всегда чувствовал уважение соседей и знакомых к нашей семье. Мы были коренными бакинцами, мои дедушка, отец и мать работали всю жизнь на одном предприятии. Так продолжалось до 1988 года. И когда случился «сумгаит», нам вдруг стало ясно, что все не так просто, мы стали понимать, что нас начнут преследовать и убивать только потому, что мы родились армянами.

Это было 27, 28 и 29 февраля. Мы толком не знали о том, что происходило в те дни в Сумгаите. Люди, правда, шушукались, делились какими-то слухами – не только армяне, но и азербайджанцы, и русские, и других национальностей. Разумеется, власти об этом ничего не говорили, все скрывалось, все делалось для того, чтобы не было широкой огласки. Но все понимали, что происходит, и ужасались, даже азербайджанцы, которых было много среди наших друзей. Мы все были в шоке от того, что произошло в Сумгаите.

Я оставался в Баку до 31 декабря 1989 года. За две недели до январских событий оставил все и уехал. За эти два года чего только не пришлось услышать – напали, избили, порезали, изнасиловали, убили… В нашем дворе армян к тому времени почти не осталось. Семья Азнаурянов была – отец Миша, мама Соня, дети Юра, Эдик, Лева, им тяжело пришлось, на дом все время нападали. Они уехали. Другая семья, третья, четвертая... И наступил момент, когда я остался один. Быть армянином в Баку в те годы означало быть приговоренным к смерти. Меня спасало то, что я владел их языком. Когда останавливали на улице, спрашивали, ты армянин, я говорил – ты сам армянин. (Они обзывали друг друга «армянином».) Надо было как-то защищаться, потому что азербайджанцы носили с собой паспорта и показывали бандитам, которые ходили по улицам гурьбой, по 50, по 40 человек. Это были в основном члены Народного фронта Азербайджана, они останавливали людей и проверяли национальность. Как армянин я не мог показать паспорт, поэтому на этот вопрос всегда удивлялся, мол, зачем мне паспорт. Я отвечал на хорошем азербайджанском языке, и они верили.

Моему отцу в то время было под 70. Его два раза избили на улице Кецховели. Подошли, спросили: «Ты армянин?» Ему, пожилому человеку, стыдно было лгать, что он не армянин. И человек восемь напали на него, избили. Он пришел, смотрю – ухо у него в крови, раны по всему телу. Спрашиваю, что случилось? Сначала он мне не говорил, но позже рассказал. Потом это повторилось. В нашем дворе постоянно на кого-то нападали. Мы боялись оставаться дома, во дворе сидели. Кто с чем, даже коктейли Молотова приготовили. Думали, если зайдут во двор, то будем защищаться, мы ведь не овцы и не бараны, чтобы нас просто так убивали.

Часто говорят о том, что армяне в Баку не сопротивлялись, не защищались. Но у нас не было оружия, а против нас и власть была, и милиция, трудно было противостоять. А когда ввели военное положение, на улицах стояли солдаты, русские ребята в основном, и они нам откровенно говорили, что у них даже патронов нет и им дали указание не стрелять. Мы понимали, что это все заранее организовано. Когда по улицам уже опасно было ходить, мы сидели дома. Но откуда они в таком случае знали, что в этом доме армянин живет? Это ведь в ЖЭКах им давали списки. Они по этим спискам приходили, стучали в двери армян, говорили: «Мы пришли от Народного фронта Азербайджана» и заявляли, что эта квартира принадлежит тому-то или еще что-то. Мне приходилось пару раз открывать им дверь и говорить, что эта квартира давным-давно куплена азербайджанцами и армяне здесь не живут. Я ведь не мог один против 20–30 человек пойти. И все это продолжалось не день, не два...

Один из родственников моей жены работал в то время в Сальянских казармах, в звании подполковника. Фамилии его я уже не помню, а звали Рубен. Как-то он мне сказал, что пора уезжать из Баку, есть данные контрразведки о том, что готовятся погромы. Я ответил, мол, как не стыдно говорить такое, а еще человек со званием и чином, если ты знаешь об этом, значит, все знают – и в КГБ, и в Москве знают, как же могут допустить такое! А он мне сказал, что это точно произойдет. Мы тогда были наивные, думали, что то, что случилось в Сумгаите, не может повториться в Баку. А оказалось, что может, и в Москве все прекрасно знали. Но я в этом убедился, когда все уже случилось. В январе ведь советские войска вошли не для того, чтобы защитить армянское население. Армян к тому времени уже два года, с 1988-го, везде, по всему Баку преследовали, убивали, избивали и грабили. Но на это никто не обращал внимания. И только в январе 90-го ввели войска.

Мое счастье, что я раньше уехал. Когда пришли мою квартиру захватывать, мы стояли на улице и ждали подполковника Рубена, чтобы он кое-какие вещи помог перевезти в Ереван. Это было 31 декабря 1989 года, то есть за две недели до погромов – уже массовых. Нас предупредили о том, что ожидаются страшные события. Точно так же, по «армянской почте», нас предупредили осенью 1988 года, и многие именно тогда покинули Баку, прямо перед землетрясением. Я сам уехал тогда в первый раз и был в Ереване во время бедствия, но в Баку оставались мой отец и дедушка. И я вернулся, чтобы попытаться продать квартиру.

Мне предлагали три тысячи рублей за квартиру, которая тогда стоила 15–20 тысяч. А нам надо было купить жилье в Ереване. Назначали цену: машина у тебя есть – вот тебе 500 рублей, или вот тебе 1000 рублей. Так и пришлось все оставить и уехать. И мою квартиру, и жены, и сестры – два года ее ремонтировали – тоже оставили и уехали, без ничего, даже без документов - кто бы нам дал в ЖЭКе документы...

Помню еще кресты на армянских квартирах. Они так отмечали дома армян, чтобы потом прийти и разгромить. Кресты на дверях я сам видел, это было уже в те дни, когда Народный фронт взял власть в свои руки. Фактически войска вошли в город, чтобы советскую власть защищать, а не армян спасать.

Еще помню такой случай. При мне армянка зашла на монтинский базар и там, видимо, кто-то из азербайджанцев просто глазами показал на нее – так очень часто случалось. И тут все взяли гири и бьют по прилавкам, кричат. Спрашиваю, что случилось. Оказалось, армянку поймали. Потащили ее куда-то, но пришел директор базара и отбил ее у толпы. Я лично видел, как эту женщину вывели и проводили до микроавтобуса. Она туда села, а эта толпа стала раскачивать машину. Я позвонил в милицию и сказал, что вот такое тут творится. Меня спрашивают: «Ты азербайджанец?» Я отвечаю «да». И милиционер говорит: «А чего тогда вмешиваешься?»

То же самое произошло, когда мать моя звонила в райотдел милиции, когда мы на Монтино жили. Она хотела сигнализацию провести в квартиру. Ей сказали, мол, если ты не армянка, то чего боишься? Армяне все отсюда уедут, так что тебе не надо ничего проводить. Так мы поняли, что никакой защиты у нас нет – ни от азербайджанских властей, ни от милиции, ни от этих бедных военных, которых привезли безоружными, без права стрелять.

Сейчас все это очень трудно вспоминать... Я в свое время закончил экономический факультет Института народного хозяйства, потом партийную школу в Москве, учился в военной части МАИ в Подмосковье, служил в ракетных войсках... Но вся моя карьера пошла насмарку. А ведь мы, кроме хорошего, ничего никому не делали. Мы никого не убивали, у меня и моей сестры высшее образование, вся наша семья Амировых работала на табачном заводе. Мой дедушка 40 лет работал там заведующим производством, до этого директором был. Моя прабабушка была замужем за Аршаком Мирзабекяном, который до революции был хозяином табачной фабрики. Мы никому плохого не делали, только хорошее... И только из-за того, что я родился армянином, меня нужно было убить.

Нью-Йорк, США
23 марта 2014 г.