Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга первая

Опубликовано: Июнь 28, 2012

Составитель,
ответственный редактор – САМВЕЛ ШАХМУРАДЯН,
сотрудник Союза писателей Армении,член Союза журналистов СССР

Редакционная коллегия:
АЛЛА БАКУНЦ, младший научный сотрудник Института литературы Академии наук Армении; НАДЕЖДА КРЕМНЕВА, член Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР; МЕЛИНЭ САРКИСЯН, научный сотрудник Центра научной информации по общественным наукам Академии наук Армении; АЛЕКСАНДР АСЛАНЯН, кандидат филологических наук, доцент Ереванского университета; НЕЛЬСОН АЛЕКСАНЯН, заведующий отделом журнала “Литературная Армения”

При цитировании ссылка на сборник обязательна
При перепечатке сборника или отдельных его глав просьба извещать ответственного редактора
Просьба не распространять сборник за плату
Сведения о Сумгаитской трагедии, отзывы на сборник присылать по адресу:
375019, Ереван, пр. Маршала Баграмяна, 3, Союз писателей Армении, Шахмурадяну С.С.

АРМЯНСКИЙ ФОНД КУЛЬТУРЫ
ЕРЕВАН 1989

СОДЕРЖАНИЕ

Арутюнян /Нежинцева/ Татьяна Михайловна

Родилась в 1932 году
Проживала по адресу: Сумгаит,
3 микрорайон, д.13/15, кв.27
Работала железнодорожным проводником на Азербайджанской железной дороге

В Сумгаите я проживала недолго – 8 лет. Приехала я туда из Новосибирска. На учебу сын поступил в Бакинское мореходное училище, поэтому я сделала обмен в Азербайджан. Впоследствии я встретила человека, вышла за него замуж, теперь ношу фамилию Арутюнян по мужу…

Открыто разговоров о том, что будет уничтожение, не было, но были намеки, насмешки, так сказать, над армянской нацией, причем и русских задевали. На работе я это все время ощущала, и не только в этот последний год. Я не могла себе найти определенного места на работе в резерве, потому что я, буду прямо говорить, не могла красть, не могла обманывать, не могла заниматься взяточничеством. И когда я требовала себе условий такой работы, мне говорили: “Уйди, не мешай работать другим, ты не создана для этой работы”. И притом в дороге или где все время ощущала насмешки в адрес армян, мол, “хорошо турки делали, что уничтожали всех, а тут их столько развелось – мешают жить нам”, мол,”надо их всех убрать, и будет хорошо”. “Ничего, мол, турки помогут, за полчаса, если мы их попросим, они всю Армению очистят от армян”. Ну, это все было так, но я никогда не думала, конечно, что все это выльется в кровавую трагедию, потому что об этом не могло быть и речи, потому что мы уже 70 лет живем при Советской власти, вот поэтому даже и мысли такой не допускалось.

Но у меня создавалось мнение, и я в присутствии авторитетных людей часто задавала вопрос: “К чему все идет, неужели никто не видит, какая обстановка складывается: русские из Сумгаита бегут, их осталось очень мало, почему никто не интересуется этим вопросом, в чем дело?”. А когда все это случилось с 27- го на 28-е, стало понятно, что все это так было организовано кем-то, потому что иначе как можно понять эту акцию, если впереди этой демонстрации шел сам первый секретарь горкома партии с азербайджанским знаменем. Я бы этого не сказала сейчас, если б потом не получила подтверждения тому лично от него. Потому что, когда мы находились первого числа под охраной в клубе СК, он приехал туда, этот Муслим-заде. Женщины мне говорят: “Вот он, вот он, Муслим-заде”. Я не верила в эти слухи, что он шел с азербайджанским знаменем, думала, это лживые слухи. Я подошла к нему и спросила: “Вы будете первый секретарь горкома?”. Он мне ответил: “Да”. Я его и спрашиваю: “Скажите вот мне, действительно вы шли с азербайджанским знаменем впереди этой банды, а сзади вас несли порочащие лозунги, точное, конечно, содержание их я не знаю, но вроде там говорилось об армянской крови?”. Он мне говорит: “Да, я шел, но я пытался их уговорить”. Я тогда задала ему вопрос: “А. где вы были в то время, когда нас жгли и резали?”. А он сказал: “Я… Мы растерялись, мы не знали, мы не ожидали, что это произойдет в Сумгаите”.

На этот же вопрос мне ответил товарищ Мамедов, первый заместитель председателя Совета Министров Азербайджанской ССР.

Он сказал: “Да, мы действительно не ожидали этой резни в Сумгаите, мы в это время стояли и сдерживали натиск 45-тысячной толпы в Баку, которая собиралась устроить резню”. Это его подинные слова, которые он произнес в кабинете Совмина Армянской ССР.

Теперь – о происшедших событиях. Конечно, об этом очень больно рассказывать, потому что это может показаться кое-кому даже неправдоподобным. Поэтому вокруг этого ходят различные слухи: и правдоподобные, и неправдоподобные. Но правдоподобных, к сожалению, больше, чем неправдоподобных, потому что настолько это было ужасно: в наш век, век космоса, век науки, век прогресса, я не знаю, если б мне это сказали, если б я жила в Москве или Подмосковье, я б не поверила в подлинность этой истории. Почему? Потому что это был действительно геноцид, потому что это была кровавая расправа. Я читала историю Армении — это было повторение III-IV веков, когда Персия уничтожала поголовно всех армян. Это же действительно все подлинно.

Например, я в этот день, 28-го числа /про 27-е я не знала, потому что мы оба с мужем были больны, он с гриппом, и я, мы лежали в постели/, 28-го числа днем к нам приходит соседка и говорит: “Вы лежите? Вы ничего не знаете? Ведь в городе прошла демонстрация, и после нее переворачивают армянские машины, поджигают. В любую машину заглядывают, спрашивают: “Ты армянин?”. Если отвечает по-армянски, то тут же машину переворачивают, поджигают”. Это не вымысел, это нам сказала жена старшего следователя бакинского Министерства внутренних дел. Он ехал со своей дачи со своей женой, Севастьяновой Раисой, которая является моей соседкой. Вот именно она пришла и рассказала, что они попали в эту, не знаю, как сказать, в кавалькаду машин, которые останавливали. Он ответил по-азербайджански, их отпустили, но заставили нажимать на сигнал, создавали, видимо, какой-то звуковой ажиотаж. Мы не поверили в это даже, и я сказала: “Да не может быть, как же это так?”. Она сказала: “Впереди шел Муслим-заде, магазин “Спутник” разбит совершенно, потому что в нем большинство продавцов работало армян. И когда он увидел, что стали бить стекла в этом магазине, он попросил: “Не надо бить витрины в магазине, не уничтожайте государственное имущество, остальное что хотите, то и делайте”. Этого я не слышала сама, но факт, что магазин этот разбит, директора магазина избили, несмотря на то, что он азербайджанец, ведь он держал этих армян у себя на работе.

Пока мы разговаривали, вдруг видим напротив нас… Севастьянова первая увидела в окно и говорит: “Смотрите, уже здесь толпа”. И, действительно, когда мы посмотрели туда, увидели, что соседний дом уже стала громить толпа. Это семья армянская, две девушки и мать. Они проживали напротив нас, извините, я не знаю номер дома и имен людей, так как это квартира мужа, в 8 микрорайоне, а я проживала в 3 микрорайоне. Там в это время был ужасный разбой, там самое страшное в это время происходило. Там на один дом, наш, нападали дважды, потому что им одного раза было мало. Там, где они не добили армян, они шли вторично. Если азербайджанская семья осмеливалась приютить армян, они били и этих азербайджанцев. Били и русских, если это русские делали. Поэтому среди них есть, как это было сказано по телевизору, люди разных национальностей. Но не объяснили, почему это люди разных национальностей. Потому что они азербайджанцев не тронули бы, если б они не посмели вступиться за армянские семьи и приютить их на время у себя.

Теперь, когда я увидела это из окна, присутствовала я, присутствовала Севастьянова и мой муж. Мы вышли на балкон и увидели, как в это время вылетал телевизор из балкона, вылетали все вещи, вплоть до дивана. Потом, когда все это упало, они все это подожгли внизу. Потом видим – толпа, и все: “Ух, yx! Ух, ух!”. Я сначала не могла понять, что такое. А потом говорю мужу: “Лендруш, наверное, там кого-то бьют”, а он отвечает: “Не знаю, может быть”. Вдруг на мгновение толпа раскинулась, и я увидела, и Рая Севастьянова, муж отвернулся, и он не увидел этого. Я увидела голую девушку с распущенными волосами, ее тащат, она падает, потому что ее толкали, пинали, она упала, там была грязь, а потом уже другие очевидцы, которые смотрели с балконов на это место, объяснили, что ее схватили за волосы и тащили квартала два до Стройбанка – это, наверное, квартала полтора-два расстояние оттуда. Этот случай я точно знаю, потому что сама видела.

Они после этого толпой ринулись к нашему дому. Мы, значит, стояли, и вы, конечно, представляете, что мы в этот момент испытывали. Убьют нас или не убьют? При этом я испытывала такую ужасную мысль, что надо мной будут издеваться как над женщиной, потому что я уже видела это.

Я попросила мужа, дала ему топор и говорю: “Ты сначала меня убей, а потом уже что хотят с мертвой пусть делают”. Но соседи наши, правда, нас защитили, сказали: “В нашем подъезде армян нету, идите отсюда, мы здесь мусульмане одни живем”. На этот раз от нас отошла эта беда.

Но в два часа ночи к нам опять пришла толпа уже в количестве 15 человек, приблизительно. Муж уже уснул, он, когда перенервничает, может спать, а я не могу. Я стояла и бегала с балкона на балкон. У нас свет отключался, не помню, на сколько времени, но как будто специально отключили свет. Совершенно не было света, и я, конечно, радовалась этому, думала, что это лучше. Так вот, смотрю – опять толпа у балкона. Это было уже в 15 минут третьего ночи. То они были у нашего дома в полседьмого, а это уже было в 15 минут третьего ночи. Но я никогда не думала, что эта старая женщина на первом этаже, азербайджанка, не спит и караулит, потому что среди них люди тоже были. Она, значит, вышла с мусорным ведром, как будто в 2 часа ночи ей понадобилось вынести мусор. Она специально использовала эту причину и вышла этим молодчикам навстречу. Это действительно были все юнцы, потому что с моего балкона – он как раз над подъездом – прекрасно видно этих мальчиков азербайджанской национальности. Они разговаривали на азербайджанском языке. И когда они подошли, она спросила: “Что вам нужно?”. И они ответили: “Нам нужно… – показывают рукой на второй этаж. – Нам нужна армянская семья, что здесь живет”. Она говорит: “Я уже вам сказала, что здесь у нас армян нет, уходите отсюда, вы слышите, вам старая мусульманка говорит”. И взяла за руку и оттолкнула одного парнишку, который хотел в обход ее все-таки зайти. И таким образом они вроде послушали ее, потому что они все были очень молоды, они стали перед ней извиняться и ушли. Вот это во второй раз они от нас отвели смерть.

Я забыла сказать про квартиру еще одну, там живет один Рубик, я точно не знаю, знаю его дочку, так, видела, но мы с ними знакомы не были. Но я знаю, что этот товарищ на четвертом этаже напротив нашего подъезда живет, ездил в Чернобыль, восемь месяцев работал там, заработал деньги, представляете, что это значит? Он и так рисковал своей жизнью, заработал энную сумму денег для того, чтобы благоустроить свою семью. Он купил новую мебель и собирался выдавать дочку замуж, но, увы, все это разбили эти негодяи и мерзавцы. Они все выбросили за окна, а остальное все мы наблюдали со своего балкона: как соседи слева и справа забегали в эту квартиру и уносили все, что еще осталось неунесенным и неразбитым. Как это понять? Значит, в этих семьях родители тоже занимались такими вещами. У меня, к сожалению, создавалось мнение, что все это было организовано и все это давно предусматривалось: и избиение армян, и освобождение квартир. Что-то вроде того: выселим армян и заселим их квартиры.

Я всю свою жизнь проработала честно, вы можете проверить все данные: я приехала из Китая как патриотка, ждала ночами у генерального консульства СССР, как патриотка рвалась на свою родину, потому что знала, что партия – это святыня, комсомол – это святыня. Но когда я в Сумгаите увидела, что ничего святого нет, что партийные билеты покупаются, что комсомольцы только для каких-то своих личных целей туда стремятся, что нет никаких идеалов, никаких идей, боже избави, что все покупается и продается, увидела все это окончательно, то я поняла, как могли допустить, прокараулить вот такую гадость, которая случилась.

Не могу больше говорить… Картина вот этого избиения… Когда я вышла из собственной квартиры /нас забирали автобусы под защитой Советской Армии, отовсюду прибывавшей для усмирения вот этой банды/, не только армянские, но и некоторые русские семьи выходили из квартир с детьми и присоединялись к нам, потому что нормальный человек, тот, кто это увидел, больше оставаться там, в такой обстановке не мог уже. И что интересно, когда мы уезжали на автобусах туда, я ехала и думала: может, это все-таки какая-то кучка людей, ведь в основном жители как-то реагируют на это, как-то сочувствуют армянам, как- то понимают неправильность этой акции. Но, проанализировав и взвесив все потом, когда я успокоилась, продумав все, сделала вывод, с которым многие согласны. Если многие азербайджанцы не хотели, чтобы их соседей-армян убивали, и это в основном зависело от этого Муслим-заде – он говорил, что хотел их успокоить, – так неужели у него не было под рукой таких людей, которым он мог бы шепнуть в последнюю минуту: “Идите, объявите по телевидению: граждане сумгаитцы! Берите в руки кто что может, давайте защитим своих соседей от этого разбоя”, – ведь толпы ходили эти не такие, что против них не было управы. В основном они были безоружные, огнестрельного оружия у них не было, в основном у них были ножи, у них были монтировки всякие, арматура, на концах заостренная, специальные камни, притом такие камни, что мы обратили внимание: в Сумгаите, на сумгаитской почве таких камней нет, а они какие-то камни привезли откуда-то, как будто это было специально подготовлено. Так вот, я это взвесила, если какие-то соседи могли нас защитить, почему нельзя было это организовать, значит, не хотело это правительство сделать. Когда толпа шла от горкома до “Спутника” – что, не было возможности уведомить Баку? Нет, оказалось, что не было возможности! Толпа буйствовала в нашем микрорайоне, я не буду говорить о тех, где я сама не видела, я скажу только о том, чему очевидицей была сама. На 8 микрорайоне с 6 часов вечера, что я увидела в том доме, и где-то до часу-двенадцати ночи они где-то были, потому что в два пятнадцать они вернулись в наш дом. Значит, 8 микрорайон они еще не весь обошли в своих терзаниях. Вот, когда они вернулись в наш дом, мужу говорю: “Лендруш, сейчас, наверное, милиция подойдет, боже мой, сейчас, наверное, власти узнают, на помощь придут”.

Нет, увы и ах, властей не было, ни одного милиционера, ни одной пожарной, ни одной скорой не подъехало, а буйствовали они, оказывается, как потом выяснилось, с ночи 27-го. Убитые, квартиры разоренные, сожженные машины: одна машина у автовокзала, одна машина стояла сожженная, перевернутая, наверное, суток четверо, это все видели, а в 45 квартале что делалось! Кто живет там, тот знает, видел со своих балконов, как они нападали на автобусы с солдатами, как они этих бедных, безоружных солдат били, как они на этой площади, не помню, как называется, где идет разветвление это, от автовокзала, перекресток, я сейчас волнуюсь и не могу точно назвать. Тут есть большой дом, девятиэтажный, там с балконов люди наблюдали эту бойню, как бедные солдаты, которые были только в касках, со щитами и с этими несчастными палочками, выходили против этой толпы. И когда они падали, то двенадцатилетние, четырнадцатилетние парни подбегали и камнями, большими и увесистыми, добивали их по голове. Кто это заранее мог бы знать, что такое может произойти в советской стране и при Советской власти?! Выходит, в этой республике Советской власти уже давно не было, и никто не хотел этим заняться и обратить внимание на это.

Вот если они дадут данные по моей работе, многие люди подтвердят, что я правду говорю, за правду боролась вот уже в течение пяти лет, что я работала на Азербайджанской железной дороге. Меня там считали кто демагогом, кто там черт знает кем, кто авантюристкой, кто – аферисткой. Но я хотела, чтобы все было хорошо, я возмущалась: как это так, почему это на советской железной дороге так обращаются, как будто эта железная дорога входит в собственность азербайджанскую, какого-то магната, как будто это мафия: захочу – тебя выгоню, захочу – тебя уберу, захочу – тебе еще что-то сделаю? Там самым бессовестным образом на все есть такса: вагон на московском направлении стоит столько-то, вагон на местной дороге – столько-то.

И когда я ходила с жалобой к начальнику резерва проводников, он мне однажды нахально сказал, вы можете даже не поверить этому, но это, увы и ах, я услышала своими ушами: “Татьяна, ну сколько тебе можно бороться за то, чему, ты знаешь, результатов не будет. Ты одна против всех, так что лучше дай побольше начальнику поезда, и у тебя будет все хорошо”. Я заплакала, повернулась и ушла. Что я еще могла сделать, и к кому дальше пойду жаловаться? Я поняла, что все это бесполезно. И ведь корень всего этого в том, что творилось все это и никто не хотел этого видеть. Я ведь писала жалобу, жалобу эту скомкали, уничтожили, копия осталась у меня, но что толку? Когда Генеральная прокуратура занялась расследованием этого кровавого дела в Сумгаите, я, кроме тех данных, которые видела, чему очевидицей была, я еще дала по поводу этой мафии на железной дороге. У меня приняли это заявление, но, увы и ах, я не знаю, дадут ли ему ход или нет. Потому что, извините меня, но я уже не верю ни во что, к чему стремилась, во что верила, – все убито. Наплевали в душу, растоптали все, физически и, главное, морально, потому что можно потерять вещи, это все ерунда, это наживное, но когда тебе плюют в душу и у тебя уничтожают самое хорошее – веру, восстановить это бывает очень трудно…

Еще хочу рассказать такой эпизод. Я просто не знаю, я в то время была в таком состоянии, что не учла каких-то мелочей. Вот, например, случай был. Это, конечно, не мелочь. Моя соседка, Севастьянова Раиса, у нее есть сын, Валерий, который учится в школе в 8 микрорайоне в 9 классе. С ним учится, вернее, учился, мальчик, Виталий, я не знаю его фамилии. Просто я сидела в их квартире и пыталась дозвониться в Москву по телефону… Да, еще одна немаловажная деталь: когда началась эта бойня, через два-три часа были отключены телефоны именно в армянских квартирах, а потом были отключены и в некоторых русских, и в азербайджанских. Но факт в том, что связь отключилась, никуда нельзя было позвонить. Почему? Значит, опять же все это было организовано. Как это так, связь ни с того, ни с сего оборвалась? Потух свет. И эти молодчики буйствовали как хотели, они не боялись, они ходили свободно, они знали, ЧТО никто по рукам им не даст и никто не осмелится их остановить. Вот.

Теперь я хочу про тот случай рассказать. Вот этот самый Виталик, мальчик армянской национальности, учился с этим Валерием в одном классе. И вот по рассказу Валерия и его друга-соседа /они в это время находились со мной в одной квартире, я сидела у телефона, ожидая, что связь будет/, на дом, где живет Виталик, напала толпа. И он, значит, подбегает к матери, говорит: “Мама, отпусти меня, пожалуйста, мы к Виталику пойдем, вдруг его убили? Может, он еще жив, может, мы его уведем к себе или как-то сможем спасти… Это у нас парень такой, которого все уважаем, он очень хороший, умница”. Мать не пускала его, в слезах, говорит: “Валерик, ты не пойдешь, потому что я боюсь”. Он говорит: “Мама, мы в обход этой толпы прорвемся. Мы только посмотрим, только взглянем”. Они прорвались. Не знаю, по-моему, квартира родителей этого Виталика в I микрорайоне, и когда они пришли туда, они сделали поверхностный вывод. Они, зная, что везде разбивали балконы, двери, что уже с улицы видно, какая квартира армянская в этом доме, какая – азербайджанская, прошли туда-сюда, посмотрели, что стекла целы, и успокоились. А на самом деле в этой квартире стекла не были выбиты, но внутри все было перебито, и Виталик лежал с проломленным черепом, а мать и отец его были уже убиты. Сам Виталик этого не знал. Полмесяца назад, я знаю, он был в тяжелейшем состоянии, нет, больше, пожалуй; мы 20 марта выехали из Сумгаита, были в Москве, а потом приехали в Ереван; значит, приблизительно уже месяц, как эти данные я знаю. Валерик этот, когда на следующий день узнал, что семья этого Виталика перебита и он лежит в больнице имени Семашко в Баку, то он со своими одноклассниками собрались и поехали его навестить. Но их не впустили, сказав, что он все равно в тяжелом состоянии, не приходит в сознание ¹. Они поплакали и ушли, узнав в довершение, что там же лежит вот та девушка, которую я видела через окно, как ее тащили. Ее, оказывается, доставили туда в тяжелом состоянии, но она, по крайней мере, жива была в то время…

Когда мы приехали в клуб СК, то встретили одного знакомого, другого, с каждым бросаешься, целуешься, потому что думали: вот эти друзья живы или нет, вот те друзья живы или нет? И когда мы их видели, то так радовались, что эта семья жива! Когда мы встретились, услышали такие вещи, что волосы дыбом вставали.

Если все это опубликовать, то это будет действительно какой-то страшный том. Таких дел, в которые даже трудно поверять. А изнасилованные эти две девушки ходили – все синие, кто был там, в СК, знают, что я не лгу, что одна подружка подошла к ней и говорит: “Это что!”, открыла свою грудь, а у нее вся грудь была в папиросных… папиросы тушили о грудь ее эти мерзавцы. Не знаю, как можно после этого жить в этом городе и смотреть на этих людей.

Теперь… Из клуба СК нас всех под охраной перевезли за город, к военным, создали нам, понятно, условия. И живя там, мы встретили еще большую группу людей. У военных находилось 1600 человек. И, знаете, со мной раз было так, что я не могла выходить на улицу, потому что выходишь на улицу – видишь только горе вокруг себя, и когда после всего пережитого слышишь одни лживые слухи…

Да, кстати, в Сумгаите распространялись ложные слухи, что армяне вокруг Еревана якобы уничтожили азербайджанские села и сравняли их бульдозером с землей. Я не знала, верить в это или нет. Действительно, у людей, которые этого не знают, рождается мысль, что все это сделано в отместку. Но когда я приехала в Армению и была в Спитаке, и в Спитаке все эти деревни не только целы, а в то время их даже охраняли на всякий случай, их охраняли, доставляли им продукты лучшие, чем имели жители Спитака. Ни один человек там не погиб, и никто не собирается их трогать. Вокруг Еревана все села тоже целы, все это неправда, все они целые и невредимые, и армяне ни на кого не нападали.

Но, действительно, после столького зла, что претерпели сумгаитцы, наверное, возможно было какое-то чувство мести, но этого никто не делал. И вот я не знаю, почему иной раз слышишь какое-то обвинение, что виноваты армяне, что они это затеяли. Такие слухи разносятся в Азербайджане. А ведь один пожилой говорит, а десятки молодых юнцов все это слушают, и они это воспринимают не только разумом, но и сердцем. Им кажется, что этот пожилой человек говорит правду. Например, один говорит: “А вы знаете, что из 31 человека /кстати, раньше говорили – 31 человек, а потом откуда-то нашли 32-го/ 30 азербайджанцев убито, а один – армянин”.

Я, понятно, волнуюсь, потому что без волнения о таких вещах рассказывать совершенно невозможно. Я кое-что, конечно, иной раз забываю, но сейчас хочу вернуться к тому времени, когда мы находились в клубе СК, что напротив горкома партии. Когда я увидела Муслим-заде в здании клуба СК, я подошла к нему спросить, потому что я не верила, что он шел со знаменем впереди. Об этом я уже говорила, но если повторюсь, то извините меня. Я его спросила: “Почему вы так поступили, почему вы находитесь теперь здесь, зачем вы сюда пришли? Посмеяться над этими женщинами, которые валяются на полу?”. Там уже скученность большая была, там была антисанитария, уже дети некоторые болели. Правда, войска пытались нам создать какие-то условия, они варили на полевых кухнях еду, пищей снабжали нас отлично, но дело-то в том, что у них основная забота – вылавливать эту банду, которая везде еще действовала, везде продолжала эти грязные дела. Притом им еще не было дано распоряжений прямых, они еще не знали, что они могут делать и чего не могут делать.

И только второго марта в пять часов вечера сам Краев, генерал-лейтенант, комендант города Сумгаита, которому была отдана полная власть, сказал всем по микрофону с бронетранспортера, что вот теперь я могу действовать, как хочу, как мне велит мое сердце, сейчас будем размещать в воинских частях.

Но я сейчас хочу не об этом сказать. Муслим-заде, что характерно, пытался меня увести из здания СК, вывести в горком, что напротив этого клуба, через площадь. Хватал меня за руки и говорил: “Гражданка, вы не волнуйтесь, пойдем и потолкуем у меня в кабинете”. Я ему сказала: “Нет, после всего, что вы сделали, я вам ни на йоту не верю. Если я появлюсь в горкоме, то потом исчезну, и мои следы исчезнут. Потому что вам очень не нравится, когда…”. Да, еще была одна очень интересная деталь во время этой встречи. Было и очень смешно, хотя в тот момент не до смеха было. Он был в дорогой, хорошей шапке, и чтобы, так сказать, пристыдить его, я сказала: “Ах, что вы пришли сюда, одетый, как лондонский денди, от вас пахнет хорошими духами, вы в накрахмаленной сорочке, на вас дорогая шапка. Вы пришли в насмешку, чтобы насмехаться над этими бедными женщинами и детьми, которые валяются на полу, которые уже заболевают, у которых погибли родные. Вы пришли насмехаться над ними?”. А тот, который сопровождал его, азербайджанец, я не знаю, кто такой это был, звание его, он вдруг быстро сорвал с головы Муслим-заде эту шапку и спрятал ее за пазуху. А я тогда и говорю: “Боже мой! Да мы же не мародеры. Мы – не вы! Не с целью грабежа подошли к вам”. “Ну, убейте меня, убейте! Но я не виноват, – сказал мне тогда Муслим-заде. – Ну, убейте меня, убейте! Но я не виноват”. А я говорю: “Ну, хорошо, вы не виноваты, пусть будет так. Но ответьте, мы у вас спрашиваем: где вы были в то время, когда бедных девушек терзали, насиловали, убивали детей, жгли, безобразничали, разрушили столько квартир? Где вы были в это время?”. “Вы знаете, мы не ожидали, мы растерялись, мы не ожидали, что такое будет в Сумгаите”. Я тогда засмеялась и говорю: “Поистине смешно”. Он говорит: “А что я мог сделать? Мы растерялись”. А я говорю: “Извините, если я вам подскажу, то это будет смешно. Первый секретарь горкома партии должен был не идти впереди с этим знаменем, а упасть, чтобы через его труп прошла эта банда. Так надо было сделать. Так делалось в войну. Ни один секретарь парткома не продавался, он или умирал, или вел людей бороться. А вы что сделали?

Вы убежали, вы ушли, вы скрылись, вы пошли со знаменем, потому что вы боялись, извините за выражение, за свою шкуру. А когда мы вас спрашиваем, вы говорите, что растерялись, и спрашиваете меня, что я мог сделать? Правильно, сказала я ему, горком растерялся, парткомы все растерялись, милиция растерялась, Баку растерялся, все лежали двое суток в обмороке, а банда безнаказанно орудовала. И если б войск не было еще двое суток, в Сумгаите наверняка не осталось бы ни одного армянина, они бы закончили свое кровавое дело, потому что они нахально шли и к некоторым русским, которые пытались что-то такое сказать, они говорили так: “Покончим с армянами – возьмемся за русских”.

И, кстати, один полковник, который вез нас в воинскую часть /он с голубыми петлицами, только прилетел тогда, через два часа приехал к нам на бронетранспортере в воинскую часть из СК я из воинской части стал нас забирать, а мы спрашивали его: что? как? что с нами будет?/ откровенно говорил: “Знаете, для нас самое главное сейчас – переловить эту банду. Быстро с этим закончить. А вы пока в этой воинской части побудете, потом решим”. Ведь приехала Генеральная прокуратура СССР, она состоит из следователей прокуратур всех городов, там из Ставрополя были, отовсюду, отовсюду, потому что дело поистине страшное. О чем, между прочим, сказал еще товарищ Катусев, как все знают, первый заместитель Генерального прокурора СССР. Он, когда выступал с бронетранспортера в воинской части перед нами, кстати, сказал истинную правду нам, потому что не мог ее не сказать, потому что он был под первым впечатлением всего увиденного, и он сказал: “Был Афганистан, было страшное, но поистине, в Сумгаите – это ужасно! И люди, все, кто посмел такое сотворить, – они будут наказаны самым жестоким образом, согласно нашим законам”. Это я подлинно привожу его фразу. И тогда одна мать кинулась к нему – у нее, оказывается, два сына погибли на ее глазах, – она кинулась к нему и говорит: “Кто отдаст моих сыновей? Кто теперь покарает их?”. Ее стали успокаивать, и он стал говорить: “Для того, чтобы нам вести правильно следствие, чтобы ни один мерзавец не ушел от ответственности, вы должны нам помочь, потому что мы не знаем, может, кто-то был еще в этой банде и сейчас скрывается по домам, но соседи знают, может, кто-то кого-то видел. Не бойтесь, напишите обо всем подробно. Для того, чтобы вы не боялись… Все знают, что многие из вас боятся, пережив такие ужасы, они думают, что, если напишут всю правду, предположим, про своего соседа или еще кого-то, потом его будет преследовать месть. Мы сделаем так: поставим урну, а вы бросайте туда ваши записки.

Нам не надо автора, кто писал, авторы не будут разглашаться, но сведения нам нужны все. И каждый пусть не боится, пишет что надо, что он знает, что он видел, что знает, кого он подозревает, кого он видел в этой банде, кто угрожал или реплики какие-то в сторону армян с угрозой выкрикивал… Всех этих людей вам надо описать и бросить эти данные в урну”.

Урну охраняли два солдата и майор. И, действительно, многие люди, кто не хотел даже писать… Я одну женщину знаю, которая просила меня, подошла и говорит: “Вы как русская, вам, наверное, того не будет, что мне. Поэтому я прошу вас… я вам данные дам, а вы напишите, пожалуйста, за меня”. Значит, она боялась, и таких много было… Но потом, когда Катусев выступил, она села и написала все, что знает. И все это мы бросили в урну. Но вот не знаем, польза будет ли? Ведь по этим данным предстает фактическая картина. Ведь может солгать один человек, но тысячи же лгать не могут, тысячи ведь лгать никак не могут. Ведь надо с этим согласиться, ведь факт остается фактом. Почему, например, на белый цвет надо говорить черный, если он действительно белый?

Первый заместитель председателя Совета Министров Азербайджанской ССР Мамедов, я сказала, был в Ереване. С супругом мы были в Совмине Армянской ССР и узнали, что присутствует Мамедов, который приехал уговаривать сумгаитцев, так сказать, вернуться на свои прежние места, в свои квартиры. Мы попросили приема к нему, нам прием этот устроили. Мы когда попали к нему, он пытался вести себя очень корректно, очень вежливо, деликатно, но… когда он услышал в лицо правду и когда я задала ему несколько тех же вопросов, которые задавала Муслим-заде – “Где вы лично были, когда нас били? Вот сейчас вы уговариваете нас вернуться, почему вы в то время не подумали, что нас уничтожают, чем это кончится?”, – он говорит: “Вы правду говорите. Давайте начистоту. Вы прямо мне в лицо, и я вам прямо скажу. Я скажу вам чистую правду. Меня подняли с постели вечером, все правительство было на ногах, в том числе и я, и мы сдерживали приблизительно сорокапятитысячную толпу в Баку.

Но мы никогда не ожидали, что в этом хорошем по своим данным интернациональном городе Сумгаите будет такое. Мы этого ждали в Баку”. Я говорю: “Так значит, все-таки ждали? А почему ждали?”. А он говорит: “Ну, знаете, так получилось. Мы их ждали в Баку, сдержали, а в Сумгаите…”. Я говорю: “Ну, хорошо, вы в первые три-четыре часа не знали, а потом должны были знать. Почему нам никто не помог?”. А он говорит: ” Ну, ладно, мы растерялись”, и тому подобное. В общем, была вторая такая же речь, как у Муслим-заде. Потом, когда он стал говорить: “Вы вернитесь, в Сумгаите очень сейчас благоприятная обстановка, все хорошо, армяне с азербайджанцами дружат…”, я ему на это ответила: “Знаете что… я с вами разговариваю как нейтральная нация… я не ссорилась ни с армянами, ни с азербайджанцами и являюсь очевидицей… Скажите, пожалуйста, товарищ Мамедов, – я спросила его, – что вы на этот счет скажете откровенно, если вы сегодня сказали, что будете совершенно откровенны с нами!”. Он на это сказал: “Да, поистине, сознаюсь, стыдно мне, стыдно всей азербайджанской нации, не только перед Советским Союзом, но и перед всем миром мы опозорились. Потому что сейчас “Голос Америки” и все другие радиостанции иностранных держав на разные лады с разными еще слухами вдобавок всячески нас клеймят”. А я говорю: “‘За то, что случилось, и не надо ничего добавлять. Добавить еще страшнее, по-моему, уже ничего нельзя”. Он говорит: “Да, я согласен с вами, я понимаю вашу боль, это, действительно, несчастный случай…”. Я повторяю, он сказал “несчастный случай”. А потом спохватился, опомнился /ручка у него была в руках, он нервически ее крутанул/ и говорит: “Ой, извините, трагедия, вернее…”. Я понимаю, значит, он думал на самом деле, что это “несчастный случай”. “И, конечно, – говорит, – я понимаю, что вы не можете, пережив все это, вернуться в Сумгаит, но надо уже остыть и понять, что все эти люди преданы суду”. И он даже сказал такую деталь, которая, я не знаю, фигурирует она где или нет, что 160 человек милицейских работников отданы под суд. Именно вот в связи с этой кровавой историей.

Да, кстати, еще одна хорошая деталь, как меня приняли на работе в Баку после этих событий. Я зашла на бельевую базу, там работает азербайджанка одна, она мне вдруг говорит: “Что, не прибили твоего мужа? Плохо сделали”. Я была ошарашена, я не ожидала, что в Баку такое тоже могут сказать. И после этого поднялась к этому… в нарядную свою… мне нужно было насчет этих дней узнать, что мне будет за это, как мне эти дни поставят, с 29 февраля по 10 марта… А мне нарядчик сказал: “Не знаю, Татьяна, иди к начальнику резерва. Скажи спасибо, если тебе не поставят прогулы”. Я была вообще этим обескуражена. Ведь они знают, что мы были на волоске от смерти и едва спаслись, а тут мне заявляют, что сделала прогул, как будто я где-то гуляла и развлекалась. Я зашла в кабинет к начальнику резерва, его фамилия Расулов, причем он много лет работает на этой должности, он член партии, пользуется большим авторитетом в городе. И вдруг, когда я к нему подошла и говорю: “Товарищ Расулов, вот так и так…”, он так искоса на меня посмотрел и говорит: “А почему ты, – он по старой фамилии меня знает, – почему ты залезла в эту кашу?”. Я говорю: “Как залезла в эту кашу? – Говорю: – У меня же муж армянин, я ношу фамилию армянскую”, А он скривился, сделал такую гримасу, как будто съел что-то кислое, и говорит: “Не ожидал от вас…”.

Что он этим хотел сказать?.. Да что от кого-то ждать, если так говорит начальник резерва, руководящий 1700 работниками /сейчас, правда, сокращение было, но 1200 точно проводников работает… сколько еще обслуживающего персонала…/. И если руководитель этой массы такие слова говорит, то что же желать от простого, неграмотного, политически неграмотного человека?! Ведь он всяким слухам будет верить, что армяне такие, армяне сякие, и так далее.

Кстати, тот Мамедов /теперь я вернусь к этому Мамедову в кабинет/, когда я ему сказала: “Вы действительно гарантируете безопасность нашей жизни, если мы вернемся в Сумгаит?”, он ответил: “Да, вы знаете, я вам гарантирую, много не беру, но на 50 лет я вам твердо гарантирую. Но свыше 50 лет я не гарантирую”. Я говорю: “Так, значит, у вас запланирована и через 50 лет такая же акция? 50 лет, значит, будут молчать, а через 50 – опять?!”. Тогда я не выдержала, я ему еще сказала: “А почему довели до такого состояния, неужели вы не знали о том, как относились к русским, например, в Баку, в Сумгаите, как их выживали с работы? Неужели к вам не поступало жалоб, лично я писала жалобы. Почему мне никто ничего не ответил? Почему на это никто не обращал внимания? Ведь таким обращением вы готовили людей к этому?”. А он говорит: “Знаете что, в конце концов, вы меня не оскорбляйте!”. Бросил ручку на стол: “Может быть, вы скажете, что я аферист?”. Я говорю: “Знаете что, я не говорю на вас, потому что я не знаю. А вот про кого я знаю, про того я твердо скажу: да, вот этот товарищ занимался этим, этим и этим, потому что твердо знаю”. В общем, он нас уверял в том, что здесь, в Ереване, лживые слухи, что три тысячи армян находятся здесь, а 15 тысяч находятся в Сумгаите и приступили к работе. Все, мол, работают, живут очень, очень хорошо. “Мы сами ездили по городу, приезжал товарищ Арутюнян от Совмина Армянской ССР, он ездил туда и привез такие данные, что все очень хорошо”. А когда я спросила, как он сделал эти выводы, он говорит: “Ну, прошелся по улице”. А я говорю: “Пройдясь по улице в любом городе, хоть я приеду в Нью-Йорк, я никогда не пойму обстановку, потому что я – гость, у меня соприкосновения с людьми никакого нет, а вот если побыть 10 дней среди рабочих, так, чтобы не знали, что вы – первый заместитель, вот тогда вы услышали бы совсем другое”. Я ему сказала, что, например, когда мы ехали из воинской части посмотреть на свои квартиры, нас возили по очереди, чтобы кое-что взять, так как люди прибежали в эту воинскую часть, сели в автобус – лишь бы скорее спастись, и я сделала вывод. Как сейчас соседи по микрорайону, как они будут смотреть на нас, какие у них взгляды? Думала, может, действительно, это не общее, массовое, антинациональное что-то такое. И, когда автобус подошел к нашему дому, стала собираться молодежь по кюветам дороги, недалеко от автобуса, потому что автобус этот охранялся, пока мы заходили в свою квартиру, нас сопровождал солдат вооруженный. Это о чем уже говорит? Это говорит о том, что, если там все хорошо, почему с нами солдат туда и обратно, в квартиру и из квартиры шел. И действительно, по лицам, особенно у молодых, чувствовалось злорадство, усмешка, они какими-то репликами обменивались. И это в присутствии войск, когда в каждом микрорайоне ходят и милицейские отряды, проезжали и бронетранспортеры, проходили танки. И в такой обстановке у них и то злорадствующие лица, что же будет, когда из города будет совершенно снята охрана? Тогда будет, конечно, безобразие, только не организованное, а, наверное, из-за углов…

20 апреля 1988 г., Ереван

¹ Речь идет о Виталие Даниеляне.