Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга первая

Опубликовано: Июнь 28, 2012

Составитель,
ответственный редактор – САМВЕЛ ШАХМУРАДЯН,
сотрудник Союза писателей Армении,член Союза журналистов СССР

Редакционная коллегия:
АЛЛА БАКУНЦ, младший научный сотрудник Института литературы Академии наук Армении; НАДЕЖДА КРЕМНЕВА, член Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР; МЕЛИНЭ САРКИСЯН, научный сотрудник Центра научной информации по общественным наукам Академии наук Армении; АЛЕКСАНДР АСЛАНЯН, кандидат филологических наук, доцент Ереванского университета; НЕЛЬСОН АЛЕКСАНЯН, заведующий отделом журнала “Литературная Армения”

При цитировании ссылка на сборник обязательна
При перепечатке сборника или отдельных его глав просьба извещать ответственного редактора
Просьба не распространять сборник за плату
Сведения о Сумгаитской трагедии, отзывы на сборник присылать по адресу:
375019, Ереван, пр. Маршала Баграмяна, 3, Союз писателей Армении, Шахмурадяну С.С.

АРМЯНСКИЙ ФОНД КУЛЬТУРЫ
ЕРЕВАН 1989

СОДЕРЖАНИЕ

Пхакадзе Константин

Родился в 1957 году
Проживал по адресу: Сумгаит, I квартал, д.5 а, кв.8
Работал дежурным электриком в первом сернокислотном цехе /СКЦ-1/ Сумгаитского суперфосфатного завода

21 февраля 1988 года я узнал от своего товарища по работе, старшего аппаратчика СКЦ-1 Гумметова Илгама, что 28-го намечается большая демонстрация, направленная против армян. Ну, в то время я, конечно, воспринял это как шутку, хотя уже знал о событиях в Карабахе. Но не представлял, что события в Карабахе могут обернуться боком сумгаитским армянам. У меня жена армянка, зовут ее Наира.

А тогда я воспринял это все вроде как шутку. И понадеялся на то, что наша милиция нас бережет, наши власти стерегут наш покой. Сам я в прошлом прапорщик Советской Армии, отслужил три года в Венгрии и поэтому знал, что в принципе наш покой кто-то всегда защищает, как я сам защищал покой мирного населения. Ну, значит, я не воспринял это всерьез. И вторично я столкнулся с этим 26-го: я ж работал в последний день в первую смену, шел с работы где-то уже к четырем часам дня. Возвращался с работы через площадь, центральную площадь имени Ленина. Увидел, что стоит толпа, что-то кричат, чем-то возмущаются возле трибуны. У них микрофоны, человек 40-50 возле трибуны было. Люди кричат, возмущаются. Правительственные микрофоны стояли, правительством выданные, потому что больше их взять неоткуда. Ну, естественно, когда проходишь мимо, начинаешь прислушиваться. И естественно, что за 30лет я немножко выучил азербайджанский язык, немножко понимаю. Я родился в Сумгаите. Ну, стал прислушиваться, чего они хотят.

Они кричали: “Ка-ра-бах! Ка-ра-бах! Не отдадим Карабах армянам!”. А как раз 26-го на работе, в 12 часов дня зачитывалось обращение Горбачева Михаила Сергеевича, что Карабах не будет передаваться Армении, что все сознательные советские люди должны сознательно отнестись к этому и, соответственно, не нарушать общественного порядка, не создавать паники. ..

И, значит, все это на площади было настолько дико, что еще посмеялся со знакомыми азербайджанцами, что на площади стояли: что они хотят, их же сейчас задавят, им по 15 суток дадут, да еще долго-долго будут на аптеку работать. Посмеялся над этим. Это было настолько дико, настолько неприемлемо для моих понятий, что я опять же не воспринял это всерьез. И даже то, что сказал Гумметов Илгам 21 числа, не вспомнилось, потому что все это было настолько дико, настолько неприемлемо для наших условий жизни, что всерьез это принять было невозможно.

Я зашел домой. Все нормально дома, все отдыхали: жена еще из декретного отпуска не вышла, отец – пенсионер, ребенок у меня маленький, год и месяц ему сейчас. Ну, посидел с ними, покушал после работы. И отправлюсь, думаю, посмотрю, что там творится на площади.

Часов, наверное, около пяти было. Вышел на площадь, постоял, послушал. Среди выступающих выделил одного товарища, которого про себя условно назвал Лидером. Значит, он выступал по-азербайджански. Смысл речи был в следующем: товарищи мусульмане, я приехал из Кафана, со мной приехали мои соотечественники. В Кафане зарезали брата моей жены, отца моей жены, мою мать и, значит, несколько моих знакомых и родных. Он там еще что-то перечислял. То, чего я не понял, я приводить не буду, потому что если сам не понял, то перевести не смогу.

Он говорил: товарищи, мы остались без крова, без крыши над головой. Из его выступлений можно было сделать следующий вывод: долой армян с азербайджанской земли! Чтобы освободились квартиры. Нам где-то надо жить, надо отсюда армян прогнать, чтобы, мол, мы жили здесь. В общем, мы бежали из Кафана. Это было в первый день, 26-го.

Внешность Лидера. Продолговатое лицо, если можно сказать – длинное лицо, бородка, тонкие усики. Дорогая шапка /не знаю, лишними деньгами я никогда не страдал, дорогие шапки не носил, даже не разбираюсь, что это – норка ли, нутрия/ коричневого цвета, типа меблировки цвета. На нем был лайковый плащ, лайковый плащ – это четко выделил я тогда. Значит, рост у него был где-то метр восемьдесят. Это я сразу определил из того, что он повыше меня, чуть повыше и где-то, наверное, покрепче меня. Крепкий, сухощавый, скуластый. Несмотря на то, что крепкий такой товарищ, тем не менее, очень сухощавый.

Простоял я 26 числа до полседьмого, до семи. Часов в семь толпа тронулась в сторону улицы Дружбы. Тем же количеством они и тронулись: человек 40-50. Почему определяю человек 40- 50, потому что я служил в батарее, у нас в батарее было человек 40-50, примерно такое же количество было в первый день.

Во второй день, 27 февраля, я встал часов в десять, умылся, побрился, привел себя в порядочек, позавтракал. Когда я встал, микрофоны уже работали. I квартал находится очень близко от площади Ленина, и раз микрофоны слышны на полгорода, то в первом квартале даже можно было различать отдельные фразы. Значит, мы уже слышали, что микрофоны работают, что-то опять кричат, что-то опять выступают, что-то опять требуют. Я вышел, сказал жене: пойду, посмотрю, что там делается. На площади меня встретили знакомые ребята, предупредили: ты лучше уходи отсюда, здесь начинают ломать армянские будки, будки, где армяне работают, частники, ломают витрины магазинов, где армяне работают, окна домов ломают, где живут армяне, и ты лучше уходи, хоть ты и грузин, но жена армянка. Я отшутился, говорю: если вы не скажете, то никто и не узнает, ну, а если вы скажете, то, значит, вам жизнь надоела, я с вами по-своему буду рассчитываться. Если останусь жив. Отшучивался так.
Все это в шутку. Ну, значит, когда я вышел – а вышел я часам к одиннадцати, – на площади было уже человек 200-300. Это около трибуны. Ну, еще по всей площади были люди, отдельные личности стояли так, любопытствующие, те, кто просто смотрели, как на спектакль, – ведь иначе же нельзя было воспринять в то время всю эту демонстрацию, весь этот митинг, весь этот шабаш: тут самое правильное слово – это “шабаш” для всего этого. Просто в то время иначе воспринять было нельзя – только как спектакль. Ну, любопытствующие, конечно, стояли, было их довольно-таки много. Я сам был там в качестве любопытствующего.

Отметил я в этот день опять же того самого Лидера.

На второй день он то же самое повторял: у жены родственников убили, у него кого-то там из родственников убили. Но, но было одно “но”. Он добавил, что в Кафане есть общежитие азербайджанских девушек, куда армяне ворвались, значит, изнасиловали всех девушек и вырезали груди этим девушкам, чему я, естественно, не поверил, ибо это чисто мусульманский вариант – вырезать груди гулящим женщинам. Поэтому все это воспринималось мною опять же только как спектакль. В конце своего выступления Лидер провозгласил: “Долой армян с азербайджанской земли! Смерть армянам!”. И еще в его выступлении дефилировало такое выражение: “Кровь за кровь!”. Это тоже я ярко выделил.

Потом где-то к часу дня, может быть, к двум часам выступила Байрамова, второй секретарь горкома партии. Она сказала: “Братья-мусульмане! /’Гардашлар мусульманлар!”/ Не надо убивать армян. Михаил Сергеевич Горбачев выступил, сказал, что Карабах никто не отбирает, никто не покушается на территорию Карабаха, эта территория как была, так и остается азербайджанской”. И она в конце своего выступления сказала такое: “Дайте армянам свободно уехать с азербайджанской земли, дайте возможность уехать”. Она так и сказала: “Дайте армянам свободно уехать с азербайджанской земли”. Я уже давал показания московской прокуратуре, московским кагебистам, и так же и здесь повторяю то же самое. Здесь уже из армянской прокуратуры тоже приезжал следователь, те же самые давал показания о выступлении Байрамовой.

После Байрамовой выступали несколько рядовых азербайджанцев, если их можно так назвать, если только их можно назвать азербайджанцами, людьми. Это, скорее всего, шабашники – так их можно назвать, ибо это был в самом деле шабаш, то, что там творилось, – другого слова я не нахожу. Несколько рядовых из толпы шабашников этих выступили и призывали: “Смерть армянам! “.

Часов около трех я отлучился, может быть, на полчаса – пообедать. Пообедал с семьей и после обеда вернулся на площадь. Байрамова была на трибуне, рядом с ней стоял Лидер и еще человек пять – все довольно-таки неплохо одетые, культурные, интеллигентные люди, азербайджанцы.

Часов, наверное, около четырех появился Муслим-заде. Может быть, начало пятого было – Муслим-заде появился. Это неправда, что 27-го его еще не было в городе. Как только он появился, Байрамова ушла. Они на лестнице трибуны встретились. Значит, Муслим-заде появился, постоял, наверное, минут 15-20. При нем выступил Лидер, опять с той же самой речью, что и в первый раз: опять он говорил, что родных убили, что в общежитии изнасиловали девушек, им вырезали груди, это все в Кафане, говорил, происходило, говорил, что сам он из Кафана, но не представлялся, имени и фамилии не называл. Значит, все это при Муслим-заде он говорил. Затем выступил Муслим-заде. Муслим-заде выступил и сказал почти то же самое, что сказала Байрамова. Он сказал: “Братья, Михаил Сергеевич Горбачев выступил, он сказал, что никогда, никогда Карабах не будет армянским”. При этом Муслим-заде сделал большую паузу – толпа ликовала, толпа, конечно, ликовала. Стали кричать снова: “Ка-ра-бах! Ка-ра-бах!” – это длилось минуты две три. После этого он сказал: “Братья, надо дать армянам свободно выехать из города; раз началась такая кровная вражда, раз пошли национальные вопросы, сила, то надо дать армянам выехать”. Он еще сказал: “С древних пор у нас, между азербайджанцами и армянами, идет закон: кровь за кровь. И была в свое время,- 15-й год он вспомнил, – была кровавая резня, где погибло и много армян, и много азербайджанцев”. Он пытался, пытался минут десять, утихомирить эту толпу. Но! Но я считаю – и это мое личное мнение, это можно воспринимать только как личное мнение, – что своим выступлением он только разжигал толпу. Почему я так считаю? Я постараюсь объяснить дальше. И закончил он свое выступление такими словами: “Братья, дайте армянам уехать свободно из города – единственное, о чем я вас прошу, как братьев, как своих земляков, как мусульман – я сам, говорит, мусульманин – прошу вас, дайте армянам уехать”. Толпа ликовала, а ликовала в связи с чем? Ликовала, скорее всего, в связи с тем, что с его появлением ожидали, что он задавит всю эту демонстрацию, чего не случилось. Чего не случилось. Азербайджанцы этого боялись, как я понял. А тем, что он стал только усмирять, стал просить, он возбудил толпу. Именно поэтому я и сделал вывод, что он старался возбудить толпу. А что означает “дайте им свободно выехать”? То, что он явно дал понять, что никаких мер приниматься не будет против азербайджанцев, если они станут убивать, – я мог понять это только так.

Часов до шести, до полседьмого продолжался этот митинг на площади. Часов этак в полседьмого вечером толпа тронулась. Муслим-заде сам сошел с трибуны, обошел трибуну слева и влился в эту толпу. Как они только вышли с площади, пошли по улице Ленина и пересекли улицу Низами, тут же я увидел /с площади далеко, метров 300 уже, наверное, было до толпы/, я увидел, как поймали двух товарищей мужского пола. Ну, один, по всей вероятности, был в возрасте. Плотный такой мужчина, с животиком – поэтому я сделал вывод, что он был уже в возрасте товарищ. Другой был худенький. Я сделал вывод, что он довольно-таки молодой: лет шестнадцати-семнадцати – если в трехстах метрах можно так вот определить по комплекции, -потому что он был очень верткий. Почему он верткий, я объясню дальше. Минуты две три все они толпились вокруг этих двух товарищей. И… я не знаю, что там было, – я этого не видел. Знаю я только одно: с этой толпой шел Муслим-заде.

Через минуты две три я заметил, как худенький выскочил из этой толпы /надо сказать, что площадь Ленина чуть повыше улицы Низами, улица Низами чуть пониже расположена – поэтому было видно, ну, не совсем как на ладони, но довольно-таки неплохо/, вырвался, побежал по улице Ленина и забежал во двор четвертого квартала.

Второй, когда толпа разошлась /еще, может быть, две три минуты толпились/… когда толпа разошлась, мужчина преклонных лет остался лежать. Для меня это было настолько дико, что я повернулся и ушел. Я не подходил, не подходил близко туда, потому что в принципе для меня это было настолько неприемлемо, что я просто повернулся и ушел домой.

Через час-полтора нам позвонили, сказали, что в городе бьют витрины, ломают магазины, врываются в дома и убивают армян. Хотя это трудно было осознать, и, тем не менее, такими вещами не шутят, и это было уже воспринято не так, как сначала. Стали вспоминаться детали, начал жалеть, что вовремя не вывез семью, хотя была возможность. Начали звонить в милицию, в горком. Из милиции отвечали: принимаются меры, не звоните нам лишний раз. Из горкома сказали: выезжайте из города. Ну, я сказал: как выехать? вы помогите нам, товарищи. Ну, говорит, как хотите, так и выезжайте, чем мы вам можем помочь? Я спросил: а кто говорит? вы хоть представьтесь. Это был телефон дежурного по горкому. Говорит: положите трубку и не засоряйте эфир. Я положил трубку.

На следующий день, 28 февраля, я встал где-то часов в десять и уже – с твердым намерением пойти на площадь. Уже не как любопытствующий, а чтобы посмотреть, посмотреть уже как разведчик, может быть, что-то запомнить. Ну, я вышел часам к одиннадцати. Было там уже человек 600-700. Во второй день, если я не говорил, было человек 200-300.

Так вот, в третий день человек 600-700 только на площади было. Увидел сотрудников из своего цеха. Ну, к одному из них я подошел. Зовут его Кямран, фамилию его не знаю. Подошел я к нему, говорю: “Кямран, слушай, что вы делаете?!”. “А-а, – говорит, – так и нужно этим армянам. Мы, – говорит, – вчера зашли в одну квартиру и выбросили деда из окна, там, – говорит, – Гумметов тоже был”.

Для меня это было как шоковый удар. Если б меня ударило 380 вольт – это было бы меньшим ударом. Я сам – уже сообщал – дежурный электрик, меня уже 380 вольт било, я остался жив, и это, надо сказать, был меньший удар, чем то, что он сказал. Это было настолько дико, что, может быть, он и сообщал еще что-то, но я просто ничего не помню после того. Я говорю: меня как током ударило. Единственное, что я помню из того воскресенья, – это то, что я не видел Лидера. Лидера уже не было. Лидер не выступал.

Значит, в воскресенье свою семью я отвел к другу. Мы друзья с давних пор, уже лет восемь мы дружим. Али-заде Адиль, азербайджанец, мать русская у него. Прекрасный парень. Я отвел свою семью к нему. У нас один ребенок – мальчик, Миша, год и месяц сейчас ему. Потом Адиля предупреждали, когда узнали, что у него прячутся армяне: “Смотри, голову оторвем!”.

В понедельник, 29 числа, мы с Али-заде Адилем вооружились, соответственно, холодным оружием, ну, в частности, у меня был маленький кинжал, нунчаки были каратистские. У Адиля был топор за пазухой, тоже кинжал был и шомпол такой, специально загнутый, на цепочке, тоже как бы каратистское оружие. Вооружились мы так, вышли. Вышли, пошли к нему на работу – он пошел отпрашиваться. Он спрятал, значит, кроме нашей, еще одну семью. Так что то, что азербайджанцы прятали армян, – этого отрицать никто не будет, это отрицать бессмысленно. И называть всех азербайджанцев подонками тоже нельзя.

Транспорт не ходил в городе, мы пошли пешком и по дороге на завод отметили несколько деталей, которые говорили о том, что это была подготовленная акция.
Первое, что хотелось бы отметить: на улицах лежал речной камень, такой гладкий, круглый, именно речной камень, который могли только завезти или же с завода железобетонных изделий взять. Ну, как кидали их, так они и оставались на улице. Это первая деталь.

Потом, значит, в районе автовокзала /дорога наша лежала на завод БТЗ/ мы с Али-заде Адилем увидели сожженный “Икарус”, потом второй “Икарус”, тоже сожженный и перевернутый. Дальше, когда мы проходили, – сожженный микроавтобус, дальше – “Жигули” сожженные. Дальше дорога к электричке шла. Дошли до старого железнодорожного вокзала, свернули к авиакассе, там увидели груду металла, ни на что не похожую. Мы посмотрели – нет ни милиции, ничего, ни охраны, ни военных. Военных мы уже видели, знали, что в городе военные есть, район автовокзала они охраняли. А около авиакассы как раз никого не было, а вот груда металла на дороге лежит. Я говорю: пойдем, Адиль, посмотрим, что такое, интересно просто, что же это такое лежит, что-то бесформенное, ну, в форме мяча, кругловатая какая-то груда металла. Подошли мы и заметили: на “Уралах”, на люльке “Уралов” бывает что-то типа лесенки. Вот по этой лесенке мы и определили, что это когда-то был милицейский мотоцикл. Потом мы свернули и пошли дальше по улице Мира… Да… виноват, спешу: вторая деталь, подтверждающая, что это было подготовлено. Значит, мы проходили там, пятнадцать минут восьмого было. У Адиля были часы, ходят капитально /я ему всегда завидовал/, пятнадцать минут восьмого было по местному времени. И уже в это время по улице Мира, в доме, который рядом с авиакассой, уже штукатурились и ремонтировались дома. Это в семь пятнадцать утра. Ремонтировались квартиры, вставлялись рамы – выжженные выламывались и вставлялись новые.

Третья деталь. С воскресного утра до понедельника, где-то до полудня, в городе не работал ни один телефон. А надо отметить, что с 28-го на 29-ое была Варфоломеевская ночь – именно так сумгаитцы ее и называют, именно Варфоломеевская ночь…

Пошли мы дальше от авиакассы – я, значит, возвращаюсь к нашему пути и иду дальше. Так дальше стояли “Жигули” сожженные. Когда мы подошли метров на пять к этим “Жигулям”, был резкий залах шашлыка. Я говорю, мне сразу вспомнился шашлык. Тоже – ни охраны, ничего не было, мы подошли: все сидения сожженные, все было выжжено в “Жигулях”, и лежали кости. Кости, естественно, там… В “Жигулях” кости собаки оказаться не могли, и, соответственно, мы не присматривались и сразу поняли, что это кости человека, сгоревшего в машине. Машина была полностью сгоревшая – и снаружи, и изнутри. Стояла полностью обугленная, осталась только рама. По раме как раз и определил, что это ”Жигули”, а не “Москвич”. И еще одна сожженная машина лежала там дальше, в камышах, по пути нашего следования.

Ну, значит, мы сходили на завод, отпросились у его начальства. А сам я уже три дня не ходил на работу. У меня было так: в субботу я был выходной, в воскресенье должен был пойти. В воскресенье уже резня началась, меня предупредили: лучше не выходи – режут, убивают, насилуют и так далее и тому подобное.

Вернулись с завода и к обеду пошли к знакомым. Знакомые ребята, одного зовут Илгар, а другой – татарин, Русланом зовут. Руслан сказал, что в кинотеатре СК, что напротив горкома, на площади, встречают беженцев, как бы эвакопункт организован, куда все семьи армян сходятся. Если нужно, то они могут вызвать охрану. Ну, а надо сказать, что Руслан сам парень здоровый, и мы двое в обиду себя не дадим, и Илгар еще с нами /он русский парень, а почему Илгар – не знаю/. Ну, значит, мы вчетвером вывели две семьи в район эвакопункта: мою семью вывели и семью соседей Али-заде.

Когда возвращались /нам нужно было еще за девушкой зайти в первый микрорайон, ее тоже вывести/, увидели одну картину, которая очень резко врезалась в память. К району эвакопункта шел солдат, нес девочку лет четырнадцати-шестнадцати. Внутренние стороны ее ног, если можно так выразиться, были все в крови. Сама она была без сознания, девчонка. Ну, а следом за этим солдатом шла женщина лет пятидесяти и в буквальном смысле слова рвала на себе волосы и истерическим голосом кричала. Это в буквальном смысле, что рвала волосы, потому что волосы она клочьями бросала с себя…

Ну, мы ту девушку с первого микрорайона тоже вывели в эвакопункт…

Войска, военные пришли туда с приказом прекратить геноцид – можно было сделать такой вывод. Я сам разговаривал с сержантом, который защищал роддом, сержант военной милиции дивизии имени Дзержинского. Он рассказывал. И после роддома, между прочим, был, по его словам, отдан приказ: стрелять без предупреждения. До этого, до второго марта, приказа стрелять солдаты не имели.

То, что пишется в нашей печати, не соответствует действительности. Почему? Потому что пишется: принимавшие участие в организованных убийствах, грабежах, изнасилованиях и поджогах в основном арестованы. Арестовано более 80 человек. Я согласен с этим. Но, по словам генерал-лейтенанта Краева, в городе в это время находилось десять тысяч солдат! Специализированных войск: там была дивизия имени Дзержинского, была морская пехота, военная милиция, воздушно-десантные войска, истребительный отряд там был… И я не могу себе представить, мне, конечно, обидно представлять такое, что 18 тысяч армян прятались от сотни оголтелых мусульман. И этих 18 тысяч армян защищали 4 тысячи солдат на площади. Как же так? От кого? От ста оголтелых азербайджанцев? От ста разбушевавшихся хулиганов? Где же правда в нашей печати? Где гласность? Где справедливость?

Кроме названных войск, там еще были ВВ – я забыл сразу сказать, добавляю. Ребятам из внутренних войск приходилось туго. Сумгаитцы, которые находились в районе центральной площади, площади Ленина, готовы были в те дни целовать сапоги этим солдатам за то, что они нам сделали.
Одну стычку между солдатами и “шабашниками” мне приходилось видеть самому. “Шабашники” потому, что это был шабаш, они творили именно шабаш ведьм, это не была драка бандитов, нет, это был шабаш ведьм, самый натуральный. Значит, в районе автовокзала, когда мы возвращались с Али-заде Адилем – это в понедельник было, 29-го, – мы видели такую картину: войска стояли, а эти оголтелые разбойники кидали в них камнями. Приказа стрелять у них в то время не было – я об этом говорил, они стояли и защищались щитами. И только тех, кто неосторожно к ним подвигался, иногда грели дубинками. Но это было настолько редко! Многим солдатам, конечно, попадало в лицо.

Ну, значит, в той стычке на моих глазах двое или трое солдат упало.

По телевизору показывали, между прочим, этих солдат в пуленепробиваемых жилетах, но не сказали, почему они были в пуленепробиваемых жилетах. А я, будучи на площади, в районе эвакопункта этого, поинтересовался: “Ребята, почему вы в пуленепробиваемых жилетах?”. А они мне сказали, что забрали массу оружия и даже три пистолета с грифом “секретно”. В свое время, когда я служил в армии прапорщиком, на таких пистолетах стоял гриф “особо секретно”. Пистолет этот представляет из себя маузер усовершенствованного типа.

Откуда у них секретные пистолеты? Это еще раз говорит о том, что это была акция подготовленная, акция, подтверждающая геноцид. Эту акцию задумали, ее совершили.
Это была акция, направленная именно против армян. И это в нашей печати почему-то тоже не отмечается.

Еще сейчас вспомнилось: сержант о роддоме говорил. Они думали погром в роддоме устроить. Когда подскочили войска… войска подскочить-то подскочили, но то, что у них не было приказа стрелять, то, что они были с дубинками и щитами, – это тоже факт. Факт, который нельзя отрицать: солдаты шли с голыми руками на вооруженных бандитов. Так вот, значит, по словам этого сержанта, полегло около пятнадцати человек этих чурбанов и около тридцати солдат. В стычке у роддома. Когда они дрались за роддом. Не знаю, как полегло, мертвые ли были или раненые, но, говорят, пятнадцать с их стороны не встало и где-то около тридцати наших солдат, военной милиции.

Я назвал несколько пунктов, которые говорят о том, что эта акция была подготовлена. Вот еще один пункт: милиция участвовала во всем и содействовала этим мародерам, убийцам. Об этом свидетельствует и такой факт, свидетелем которому я был на площади Ленина. На моих глазах майор вел одного из этих “шабашников” за шиворот. Это было 2 марта. Подвел к местным милиционерам этого разбойника и говорит: “Мать вашу! Я, – говорит, – третий раз эту сволочь ловлю, и третий раз вооруженного”. Что это значит? Военные их ловили, а милиция отпускала, милиция содействовала этим “шабашникам”. Как раз, между прочим, второго числа местная милиция пропала куда-то, после второго мы ее не видели, может, ее пересажали или что, не знаю, а может, упразднили…

Мы находились в СК. Надо отметить, в каких условиях мы там находились, – тоже довольно-таки интересно для истории. Все шесть дней в этом маленьком клубе, рассчитанном на 450 человек, находилось 4 тысячи армян. Только в клубе СК. Кто в фойе нашел место лечь на бетон, на мраморные плиты – те легли, кто же не нашел, – те находились на балконах. Ну, а остальные сидели, сидели все шесть дней внутри зала на сидениях, там же и спали, там же и питались. Питались тем, что нам дала власть в лице военных. Чем нас военные кормили, то мы и ели. Как-то не могу спокойно говорить об этом.

За эти дни мы беседовали с адъютантом коменданта города, адъютантом генерал-лейтенанта Краева. И он как-то сказал: “Ребята, вот в принципе я сам свидетель тому, что приезжала бортовая машина и раздавала анашу, одноразовые “колики”, и ящиками водка выдавалась в районе автовокзала, я сам свидетель. Сам защитил генерал-лейтенанта Краева, когда он пытался обуздать эту толпу, которая принимала все эти наркотики, – один из бандитов бросился на него с ножом”. Адъютант его защитил.

В силе этого паренька /где-то метр шестьдесят пять росточек у него, низенький такой паренек/ я убедился потом. Он сам, надо сказать, был в полевой форме, так что звания не было видно /погонов не было. Ну, защитная форма, с листиками, как у разведчиков, в пятнах. Поэтому, хоть я сам военный, определись не смог, что за звание. Ну, по всей вероятности, не меньше лейтенанта. Так вот, в его силе я убедился 7 числа. Адъютант генерала Краева, значит, вел “товарища”. Сам я шел в здание горкома сообщить в КГБ известные мне сведения о двух нападающих: Гумметове и об этом Кямране. В горкоме работали московский КГБ и республиканский КГБ. Ну вот, вижу – адъютант ведет “товарища” ростом под метр восемьдесят и раза в два крепче себя. Под пистолетом ведет. Ну, я очень удивился, конечно. Когда тот дернулся было в сторону, адъютант одним движением руки возвратил его на место и заставил идти. И он сказал дежурному: “Это как раз тот, кто нападал на генерал-лейтенанта, Краева”…

Все эти сведения, может быть, несколько и разрозненны, но если их собрать вместе, то получится, что все это было заранее подготовленной акцией, направленной на уничтожение армян. Может быть, в пределах одного города, а может – как с трибуны кричали: надо поднять азербайджанцев в Баку и по всей республике и вырезать армян. Это говорил один из рядовых, который призывал толпу. С трибуны говорилось это то ли 27-го, то ли 28-го числа – не запомнилось мне. Но такие призывы были: поднять во всей республике азербайджанцев и вырезать всех армян. Так что я хочу сказать, что это было целенаправленное уничтожение армянской национальности.

Могу сказать еще, что, несмотря на звучавшие призывы – “Русские братья, пойдемте убивать армян!”, которые я сам слышал, несмотря на это, вслед за армянами пострадали бы русские. Впрочем, на этот призыв никто не откликнулся, и не откликнулся бы, наверное.

Когда мы были в эвакопункте, приходила делегация русских учителей Сумгаита – мы были тому свидетелями. Делегация пришла с подписями, не знаю, сколько там было подписей, но листов, наверное, было 20 с подписями. И там они писали: если власти дадут возможность армянам выехать из города, то русские последуют вслед за ними. У нас очень много школ, и во всех школах есть русские и азербайджанские секторы. И русские учителя подписались под этим заявлением. Ну, скорее всего, были там не только подписи учителей, потому что в принципе листов 20 там было, пачечка хорошая была. Если армяне выедут, говорили они, нам здесь делать нечего.

В принципе, мы все кавказцы, азербайджанцы, грузины, армяне, все мы – горячей крови. Пока не было этих событий, армяне могли свободно вызвать, допустим, азербайджанца один на один. Вызвать, и, естественно, тут уж кто кого. Мне самому не раз приходилось вызывать этих друзей один на один. Мы могли это сделать, тогда как русские не в состоянии были этого сделать. Еще задолго до этих событий они уже не имели права голоса в городе. Можно представить, что было бы, если б все армяне выехали из города: следом последовали бы русские, на тот свет. Это не только мое личное мнение, это мнение и самих русских, и мнение всех армян. Я думаю, не ошибусь, если выскажу такое мнение.

Хотелось бы еще раз обратить внимание на все эти факты, которые не могли опровергнуть даже следователи. Когда я им говорил об этих фактах, они отвечали: “Да, да, эти факты, конечно, имели место, мы ведем расследование”, и все прочее.

Да, и еще один факт, который подтвердил сам заместитель Генерального прокурора СССР Катусев, – факт существования списков армян, с которыми они ходили. Женщина, которая давала эти списки, уже арестована, – это слова самого Катусева. Он был в Агверане, в пансионате “Арарат”. И еще одно хотелось бы отметить: резня началась именно после выступления заместителя Генерального прокурора Катусева. Именно так. Именно после этого началась резня. Ведь 26-го они не собирались убивать, резать, а после выступления Катусева, уже 27-го, начали резать. Вот, соответственно, тут надо все подводить к одному: это был только повод, что двое азербайджанцев были убиты, – кем и когда, заместитель Генерального прокурора не сообщил и не сообщает.

Вот, в общем-то, все, что я хотел сказать по этому поводу. Хотелось бы надеяться, что правда будет восстановлена.

10 мая 1988 г., Ереван