Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга первая

Опубликовано: Июнь 28, 2012

Составитель,
ответственный редактор – САМВЕЛ ШАХМУРАДЯН,
сотрудник Союза писателей Армении,член Союза журналистов СССР

Редакционная коллегия:
АЛЛА БАКУНЦ, младший научный сотрудник Института литературы Академии наук Армении; НАДЕЖДА КРЕМНЕВА, член Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР; МЕЛИНЭ САРКИСЯН, научный сотрудник Центра научной информации по общественным наукам Академии наук Армении; АЛЕКСАНДР АСЛАНЯН, кандидат филологических наук, доцент Ереванского университета; НЕЛЬСОН АЛЕКСАНЯН, заведующий отделом журнала “Литературная Армения”

При цитировании ссылка на сборник обязательна
При перепечатке сборника или отдельных его глав просьба извещать ответственного редактора
Просьба не распространять сборник за плату
Сведения о Сумгаитской трагедии, отзывы на сборник присылать по адресу:
375019, Ереван, пр. Маршала Баграмяна, 3, Союз писателей Армении, Шахмурадяну С.С.

АРМЯНСКИЙ ФОНД КУЛЬТУРЫ
ЕРЕВАН 1989

СОДЕРЖАНИЕ

Роза М

М. РОЗА АНТОНОВНА
Родилась в 1936 году
Проживала по адресу: Сумгаит,
3 микрорайон, д.17/33 б, кв.15
Работала маляром, незадолго до событий вышла на пенсию по состоянию здоровья

28 числа муж пришел домой, говорит, что он шел мимо “Спутника”, там машины горят, он не останавливался, не спрашивал, только прошли русские и сказали, что азербайджанцы сжигают машины армян; он не стал смотреть, пришел домой. Он мне так сказал, я ему ответила: “Ну, черт с ними, что горят, у нас машины нету. И за что это азербайджанцы должны сжигать машины армян?”.

Мы не успели сесть за стол, как слышим шум. Было либо без десяти пять, либо десять минут шестого. Вышли на балкон, смотрим: на улице стоят две азербайджанские машины “Жигули” и один армянский мотоцикл с коляской. Смотрим: человек, наверное, триста-четыреста напали на этот мотоцикл, разломали и как только подожгли – мы убежали с балкона. Муж, вернувшись в квартиру, взял топор. Смотрим, уже ломают нашу дверь. В подъезд зашли, кричат мужу по имени: “Гриша, открой дверь!”, “Мы идем”. Когда они ломали дверь, я в этот момент только успела у мужа отнять топор и спрятать под диван.

Дверь взломали и вошли. Как вошли, они нам сказали: “Квартиру отдайте нам, а вы уходите, куда хотите. Уходите в вашу Армению”. Я так умоляла их, я сказала: “Я дам вам все, всю квартиру, все, что есть в квартире, только нас не трогайте, моих девчат не трогайте”. Один усатый парень сказал: “Да, в квартире очень хороший ремонт, не надо сжигать, пусть они уходят, а мы квартиру заберем”. А другой парень говорит по-армянски, он азербайджанец, но говорит по-армянски. Видно, что он азербайджанец, но мы так не можем говорить по-еревански, как они говорили, трое-четверо парней разговаривали по-армянски, и говорят: “Чет, мы не затем пришли, чтобы их в живых оставить. Мы пришли, чтобы все сжечь или убить всех. Мы их не выпустим”.

Я опять стала плакать. В то время у нас была русская девушка Людмила. Людмила и моя Марина зашли в спальню и спрятались под кроватью, а где спрятались две другие дочери, я не имела понятия. Не знаю, где муж, где дочери. В этот день я плохо себя чувствовала: у меня все тело было красное, как раз скорая приезжала, делала укол. И я лежала, извините, в ночной рубашке, как раз, когда зашли они, я не успела ни платье надеть, ничего надеть. Я вскочила, стала на кровати. Когда мою Люду они отнесли голую на балкон и изнасиловали, мою старшую дочь, а другую дочку положили у кровати и десять-двадцать парней: и взрослых, и молодых, и пятидесятилетние мужчины были – изнасиловали мою Карину, тогда я…

Стульчики у нас стоят, двенадцать стульчиков, ножки все о мое тело разбили, голову мою в пяти-шести местах порезали – в крови все покрывала, до сих пор их держу. Следователь хотел покрывала в Москву взять, но я не дала, сказала: “Пока я буду жить, я буду хранить эти покрывала, что в моей крови. И сделали это азербайджанцы”.

Я только слышала, как мою дочку, голую, подняли наверх, на руки, и, как гроб, понесли на улицу. Кто-то говорит: “Мотоцикл горит, несите и бросьте ее в огонь, пусть она там сгорит. Пусть твоя мать слышит твои крики”. Я это все слышала.

А в этот момент, смотрю, один взял топор, тот, что я спрятала; взял топор и вышел на балкон, говорит: “Я сейчас отрублю Люде голову”. А другой говорит: “Нет, зачем резать, сейчас откроем балконные окна и выбросим ее на улицу”. Они не смогли открыть окна, потому что не так давно был дождь, рамы разбухли, одна створка открылась, а другая нет. Не успели, не смогли они выбросить Люду на улицу.

А когда взяли топор, чтобы отрубить голову, в этот момент один мужчина, который стоял около дверей, где я была на кровати, этот мужчина сделал знак руками и остановил их: “Хватит, не рубите голову, не надо, то, что сделали, хватит, все равно они уже мертвые. Давайте заберем все, что есть дома, и уйдем”.

В этот момент один мальчик лет 13-14, беленький, пухленький такой, я до сих пор не могу понять, он русский был или метис, или азербайджанец, не знаю, какой национальности. Он очень сильно бил по моим ногам 5-6 раз ножками от стульчика и говорит: “Тетя, где золото? Где деньги? Покажи мне место”.

Я сказала: “Вон шифоньер, там черная сумочка, все в ней – что хотите, берите. Только не убивайте моих детей”.

Этот мальчик взял эту черную сумочку и вывернул ее – как все накинулись на содержимое: там была одна тысяча рублей и облигаций на тысячу рублей, и золотые украшения мои, которые я получила от мужа и его родственников, когда выходила замуж.

Люди, которые били меня, набросились на деньги, а я в этот момент как бы перелетела через них, открыла другую дверь, смотрю: муж в таком состоянии – рот завязан, руки завязаны, подушкой прикрыт рот и придавлен сидением стула, муж уже задыхается. Я уже не обращала внимания на то, что сама в крови, в каком я виде, что я в ночной рубашке, а в доме столько мужчин…

Никак не могу понять, как я не растерялась, взяла себя в руки, взяла мужа и выскочила в подъезд, пробежала пять раз вверх и вниз, просила пустить. А один парень, держа в руках мою и Людину шубу, мое пальто, Людино пальто и плащ Карины, все эти четыре вещи и пару сапог, смотрел, где мы спрячемся. Он заметил, что на третьем этаже мужчина открыл дверь, азербайджанец, Сабир. Я с мужем, все в крови, зашли к ним. Я сказала: “Сабир, я не знаю, где дети остались, я знаю, что Люда на балконе, они хотят ее разрубить. Ты иди, чтобы косточки ее собрать, чтобы не выбросили с балкона”.

Сабир поднялся, прошло 10-15 минут. Этот парень, который видел, что мы зашли к Сабиру в квартиру, начал стучаться в дверь. А я спросила: “Кто там стучит?”. Он мне отвечает: “Это сосед”. Я не стала открывать дверь, потому что я знала, что это тот парень хотел зайти и убить нас. Тот парень, который видел, что мы там спрятались.

Сабир спустился через час и плачет. Я смотрю, он спустился без Люды. А я плачу и говорю: “Сабир, наверное, ты не захотел принести к себе в дом мертвую Люду. Зачем ты без Люды пришел?”.

А он тоже стал плакать, говорит: “Я боюсь, их много… Не бойся, я не позволил убить Люду, Люда жива”.

Часа два-три, наверное, так прошло, три раза Сабир поднимался…

Марина и эта русская девушка были под кроватью. Я не знала, где они находятся. А Карина, я сама видела, как ее голую несли на улицу, держали наверху на руках, как гроб, подняв на руки, несли на улицу.

С Сабиром вместе Игорь зашел. Игорь живет перед нашим домом. Он служил в Афганистане, медаль имеет, живет против нашего дома, и девушек он знает. А его лицо мне знакомо было. Я смотрю и говорю: “Ты кто?”. Он говорит: “Я знаю ваших девушек”. Я стала плакать, целовать его, говорю: “А как вас зовут?”. Он говорит: “Игорь”. Я говорю: “Да, я помню, что ты стоял и разговаривал с Людой”. А он говорит: “Я у вас не был, но девушек хорошо знаю”. Он был знаком с Людой до этого. Когда узнал, что во дворе такой случай, он хотел зайти к нам, чтобы помочь, что-нибудь сделать. Он тогда зашел с Сабиром вместе в дом к Сабиру. Я спросила: “А девушки живые? Ты никого не видел, не знаешь, может, спрятались или куда убежали?

Мы в таком состоянии…”.

Он стал плакать, меня обманывать, говорит: “Тетя Роза, не плачь, я уже Люду спрятал, а Марину с этой русской девушкой Людой спрятал на втором этаже у Салимы. Салима открыла дверь, – говорит, – Марину и эту спрятала. Марину и русскую девушку, Люду, спрятал на втором этаже”. А я сказала: “А где остались Люда с Кариной?”. Он уже не знает, говорит: “Правда, я Люду спрятал, но точно не знаю, на каком этаже, в какой квартире. Но пока людей во дворе много, – говорит, – когда все разойдутся, будем искать”. И стал плакать. А я говорю: “Нет, и Сабир меня обманывает, и ты меня обманываешь – Люда, наверное, мертвая, а вы не хотите сказать мне правду”.

Через полчаса они вышли и через полчаса вновь пришли. Смотрю: Игорь Карину за руку держит, она вся в крови, вся избитая. У Карины на лице белого места нет, все в крови. Пришли. Карина в этот момент не знала, что говорит, разговаривала как сумасшедшая. Целый час она не могла идти сама.

Потом Сабир говорит: “Нет, и Люда идет”. Игорь ходил искать. Оказывается, она была на четвертом этаже спрятана. Он нашел Люду и привел к Сабиру домой. Через полчаса, смотрю, Марина пришла. У Марины нет никаких следов от побоев. Спрашиваю:

“А ты где спряталась?”. Марина стала плакать: “Когда они стали чемоданы и ящики брать из-под кроватей, мы с Людой вышли. Они видят, что Люда русская, и сказали: “Мы русских девушек не трогаем. Ты зачем сюда пришла?”. Она сказала: “Я с ними работаю”. В этот момент Марина вышла из-под кровати. Ее спросили: “А ты кто такая?”. Она сказала: “Я не армянка, я азербайджанка”. Тогда они спросили: “А почему вы пришли в семью к армянам?”. Они говорят: “Мы вместе учимся”. В этот момент, когда Марина с Людой, вышли из дверей, чтобы убежать, это видел Игорь и спрятал их в доме Салимы.

В общем, все друг друга нашли.

До одиннадцати часов мы оставались в квартире Сабира. И Сабир сам боится уже держать нас ночью. Говорит: “Они видели, что вы у нас спрятались, боюсь, что снова придут, и нас убьют. У меня два сына – и сыновей моих убьют. Что делать? Выгонять? Не по совести. Я не знаю, что делать?”.

“А Карина никак не может вспомнить номер начальника, Мамедова, чтобы позвонить, может, он нам поможет. Марина узнала у Карины номер начальника, позвонила. Позвонила Мамедову. “Сантехмонтаж”, начальник, Мамедов. Его дома не было. Трубку взяла жена, русская: “Что случилось?”. Мы сказали, что у нас такой случай. Она говорит: “Я одна, мужа нет дома, а я сама боюсь подъехать. Как муж явится, я ему сообщу”.

Мы опять через полчаса позвонили, я не знаю, кажется, полпервого было или был час ночи. Трубку взял Мамедов. Карина стала плакать, что мы в таком состоянии, негде нам оставаться, Мамедов, окажи нам помощь. Он взял – не знаю, из ОБХСС Сумгаита или прокуратуры, – двух человек в машину и со своей дочерью подъехал к нашему двору. Сабир вышел и по номеру машины узнал, что это они. Они поднялись, увидели, что мы в таком состоянии. Мамедов сам стал плакать. У него чуть сердце не остановилось, когда он нас увидел в таком состоянии, в крови. Он сказал: “Нет, я вас ни в коем случае не оставлю здесь, я вас сейчас же заберу”.

Мы вышли на улицу, смотрим: стоят две машины и двое мужчин, говорят: “Мы из прокуратуры. Говорят, в вашем дворе Гамбаряна убили. Вы об этом знаете?”. Мы думали, что Сашу убили, сына. Потому что, когда мы были у Сабира, сын Сабира сказал, что Сашу убили. А когда мы ехали к Мамедову домой, как раз сотрудник сказал: “Нет, не Сашу убили, а отца Сашиного”.

Они нас повезли через станцию. Когда мы уже ночью подъехали к ним домой, там опять банда стоит, много их. Бандиты хотели остановить машину. Этот из прокуратуры пошел вперед, другой шел за нашей машиной.

Там этой ночью стояли пять машин, все моряки, в том месте, где электричка раньше останавливалась.

Пришли к Мамедову домой, жена нас угостила. Но мы ничего есть не могли. Ночевали только. Больше суток мы оставались у них.

Потом они услышали, что к азербайджанцам, которые прятали армян, бандиты собираются. Мамедов тоже испугался. Говорит:

“Что делать?”.

Больше суток были у него, потом он утром рано к пяти часам посадил в машину и отвез… Нет. Из нашего дома они нас взяли в милицию. Там стояло около 100-150 милиционеров. Я кричала, орала: “Собаки! Сволочи! Кого вы охраняете? Почему не идете? Там людей убивают!”. Они все головы так опустили и ничего мне не ответили. Их там сто человек стояло, а я вся в крови, муж оглох, ребра ему поломали, весь в крови был. На меня и на мужа они не обратили внимания и сказали: “Вы на ногах стоите, значит, вы живы и здоровы”. А двух моих дочек они взяли в роддом. Марина осталась с нами.

Потом Мамедов нас повез к себе домой. Больше суток мы были у Мамедова дома, потом он нас отвез и спрятал в архиве по месту своей работы, где он начальник. Там мы с утра до вечера, до 6 часов оставались. Он хотел отвезти нас в Хачмас, чтобы посадить в поезд, но у нас не было никаких документов, ничего не было. Он сказал, что без документов, наверное, не сможем уехать. Он поехал к 6 часам в горком, узнавал, мол, я спрятал армян, куда надо теперь идти, уже столько дней, я не знаю, что делать. Оказалось, что всех армян уже два-три дня прячут в СК и горкоме. Он посадил нас в свою машину и отвез нас в горком…

Человек 60-70 к нам домой ворвались, не меньше, вся квартира была полна ими. Когда мы бежали через подъезд, там тоже много стояло. А на улице – мы не могли смотреть, сколько там. Это Марина видела, когда у Салимы спряталась, через кухонное окно. Говорит: “Салима посмотрела и говорит: Марина, ты не смотри, они увидят, что ты здесь”. Марина говорит: “Мама, около 300-400 человек было во дворе”. Чтобы лица были знакомые, таких нет, не видели, а так, нам показалось, они в городе живут. Потом их фотографии показывали и их самих. Люда многих опознала, Карина опознала, наверное, одного или двух, потому что ее много били по голове, она теряла сознание. То, что ее уносили, приносили, что делали, – она ничего этого не помнит. Ничего не помнит. Люда многих опознала, и я двоих опознала.

Позавчера позвонила Марина из Баку и сказала, что Люду вызвали в прокуратуру. Она пошла. Оказывается, поймали того парня, который вытащил из шифоньера сумочку, где были золото и деньги. Сумочку нашли у него. Теперь я должна в прокуратуре посмотреть. Его задержали. Это он или не он? Фамилию его не знаю…

Муж мой сейчас сам с собой разговаривает, оглох, не слышит. Мне тоже очень плохо: у меня и давление, и сердце, и нервы… Сколько можно думать и нервничать… Вырастила… Сорок лет работаю, двадцать лет маляром работала среди мужчин. И ничего не имею, кроме постелей. Это еще хорошо, что жена Сабира днем или ночью несколько постелей из нашей квартиры перенесла к себе, а так больше ничего нету. 3 тысячи денег нам дало государство.

Сорок лет мы жили в этом городе, никогда они нам плохого не делали. Я работала среди них, азербайджанцев. За двадцать лет только я одна была армянкой в нашей бригаде. Все они мне говорили: “Ты азербайджанка, ты даже по-армянски на ереванском языке не разговариваешь”. Я всю жизнь с ними работала, хлеб – пополам, соль – пополам. И никто никогда не говорил: ты армянка или азербайджанка, ты кто или какая. И девушки мои тоже так: учились в Баку, институт кончили, старшая дочь учительница, вторая – учительница, третья – работает секретарем. Спасибо ее начальнику, что он нам много помог: сколько раз он нам в санаторий еду привозил, и жена, и подружки, и организация Марины тоже так. Мне только не помогали, я уже на пенсии. Я из Баку позвонила, что я еще не пенсионер, еще пенсию не получаю, а 20 лет работала в этой конторе. Потом они тоже мне оказали помощь размером в 100 рублей.

Они всегда с нами мирно жили, добрососедски. Мы не знали, что такое азербайджанцы, что такое армяне. Всегда мы жили в мире. И до этих пор…

Приходили к нам незнакомые люди. Когда стали выяснять, то узнали, что 3, 4, 5, 6… сколько-то человек из какого-то Кафана оказались или из Масиса, говорят, родом. Я не знаю.

Трое, кого я опознала, они приехали из Кафана, а жили в общежитии. Выходцы из Кафана, живут в общежитии. Это те, которых я опознала.

А Люда опознала человек 10, откуда они выходцы, я не знаю.

Мы приехали в Баку из Сумгаита. Одиннадцать семей. Живем в одном доме. На улице врыли столб, соединили с линией все наши одиннадцать квартир, поставили телефоны, у всех есть телефоны. Не было пола. Сделали. В общем, кто красил, кто не красил. Так оставили.

И никого на работу не устроили до сих пор, скольких я вот знаю. Правда, мы еще не прописались, а о других не знаю. Гамбаряны, например, давно прописались, но тоже работы не дали.

Они не спрашивают: “У вас деньги есть? Чем вы питаетесь?”.

Целый месяц мы ходили по министерствам. Нас успокаивали, что будет работа всем, и детям. Уже месяц прошел. На днях я опять позвонила в Баку, говорят, никто не работает, не прописались. Надо на работу устраивать, а они нам ничего не говорят. Мы все без работы. У нас только мой муж работает, потому что муж работал до этого в Баку. И сейчас он работает в Баку. А уже 15 дней, как приехали сюда, и он не работает. Не знаем, что будет…

Мы приехали в Армению, чтобы обменять квартиру. Так и не сумели найти. Взяли билеты на самолет, улетим, а Карина останется. В Масисе много вариантов обмена, дома государственные, но азербайджанцы просят много денег, а у нас денег нет. 10 тысяч, 15 тысяч, 20 тысяч, до 30 тысяч требуют, деньги требуют, мол, у нас земля, а у вас государственная квартира. А у нас же нет денег, чтобы сделать с ними обмен.

Там оставаться мы не хотим. Даже дочери наши, которые писать на армянском не умеют, не научились, и то сейчас не хотят оставаться в Баку после того, как вынесли такое горе.

Не хотят, ни одного дня!

Не жалко, что меня били и такое творили, не жалко, что сама стала инвалидом второй группы, что целую ночь дрожу, не могу уснуть, лекарства пью. Жалко моих дочерей. Я вырастила их среди азербайджанцев, а они изнасиловали двоих дочерей. И остались они такими… Они – ни девушки, ни женщины. Никому они не нужны. Без работы, без ничего. День и ночь сейчас спят или разговаривают как сумасшедшие. Кому они сделали плохое? Никому никогда ничего плохого не делали. За что они с ними так поступили?! Это же в мирное время двое с половиной суток в Сумгаите шла резня, но ни одной скорой, ни одного милиционера, ни одной пожарной, ни одного знакомого, ни один телефон не работал! Кто придет на помощь? Нет, советской власти не было! Если бы была, за двое с половиной суток… Я войны не видела, но всегда рассказывала дочкам, что в войну так было. А это было хуже! Немцы не делали так! В городе сколько голых девушек вели, у всех груди порезаны… В шестом доме 3 микрорайона столько мужчин и одну женщину убили, в мусорку бросили. Но о таких случаях никто не желает слушать…

В Сумгаите живут 18 тысяч армян. Жили до этих событий. Я не знала сама, что живет столько армян. А когда был митинг в клубе СК, выступал генерал, сказал, что тут живут 18 тысяч армян.

Правда, когда всех собрали в СК и горкоме, мы увидели, что там много армян живет. И если б не было азербайджанцев, если бы они нас не защищали, то от этих 18 тысяч через трое суток, наверное, ни одного не осталось бы в живых. Среди азербайджанцев много хороших людей, чего скрывать. Если бы Сабир нам дверь не открыл, сейчас не было бы в живых ни моих детей, ни нас. Комнаты же были полны бандитами: один идет убивать, другой ищет золото, третий деньги требует, один взял пальто, один взял шубу, один взял сапоги – у каждого из них уже была своя профессия, было заранее решено, кому что делать. Если бы Сабир не открыл, если бы нас не спрятали, если бы начальник Карины не приехал ночью в два часа, чтобы нас, армян – а он азербайджанец из Ленкорани, – чтобы нас, армян, забрать к себе домой и держать двое суток, нас бы в живых не было.

7 июня 1988 г., Ереван