Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга вторая

Опубликовано: Июнь 10, 2016

Ишхан Трдатян

27 февраля была демонстрация, прошла она вечером, в седьмом часу, по улице Мира. Мы сидели в это время и играли в домино. В домино играли погибший Арамян Артур, Хачатурян Василий, один лезгин, Абдул, и один азербайджанец. Вдруг к нам подбежал старший сын Османовых, наших соседей по подъезду, и говорит: «Вы что, с ума сошли? Армяне, а сидите и играете, как ни в чем не бывало. А там такое творится! Вы не боитесь?». Я говорю: «Что там такое? Что творится? У них руки коротки, до армян не доберутся».

После того как прошла эта демонстрация, мы разошлись по домам.

28 февраля утром, часов в десять, мой отец вышел из дома купить сигарет. Он пошел в сторону 45-го квартала. Вернулся минут через десять, говорит: «Там такое творится – ни одной целой витрины, все поломали и разграбили». Часа в три толпа пришла к нам во двор. В толпе было много подростков 14-16 лет, но были и постарше – до 30 лет. Это были азербайджанцы. Перед нашим домом стояла палатка, так как семья Халафянов из соседнего дома отмечала сорок дней смерти Миши Халафяна. К моменту прихода толпы я стоял в подъезде. Ко мне подошел мой сосед из 14-й квартиры, Дживан, и говорит: «Ты что здесь стоишь? Разве не видишь, что здесь дикари? Они же могут сделать все что угодно».

Там, кстати, была милиция, был участковый, они как бы поддерживали порядок, а скорее всего пыль в глаза пускали. После того как милиция «упросила» толпу разойтись, я спустился во двор и попросил двух ребят-азербайджанцев сходить за Игорем, моим братом. Но они вернулись без Игоря. Я лег на диван и стал смотреть телевизор. В это время к нам зашла соседка Исмаилова Шовкет и говорит: «Дядя Габриэл, что это творится? Ты представляешь, что в Сумгаите творится?! Они кричат «Долой армян! Смерть армянам! Армяне заняли наши лучшие жилища, а мы живем в трущобах, в «нахалстрое», там, в Армении армяне режут наших братьев, сестер, вырезают девушкам груди».

Я не обратил на все это особого внимания. Я не поверил всем этим разговорам об Армении и не думал, что кто-то может срывать свое зло в Сумгаите.

Часа через полтора толпа, человек 100-150, вновь заполнила наш двор, они подошли к 5-му дому, к палатке, где должны были отмечать сорок дней Миши Халафяна, стали валить все в кучу и подожгли. В это время я увидел в окно, как из третьего подъезда выбежал мужчина в зеленой пижаме. Они его начали бить ногами; били деревянными брусками, пока он не потерял сознание. Я знал его – это был дядя Саша Аванесян, он жил напротив, на третьем этаже. Мы сразу же позвонили в милицию, где нам ответили: «Вспышки насилия по всему городу. Будем принимать меры».

После всего увиденного первая мысль была – как-нибудь обезопасить жену и детей, вывести их из квартиры. Но не успели мы что-либо предпринять, как раздался топот, грохот в подъезде, крики и шум. Толпа вбежала к нам в подъезд. И я подумал: уже поздно, никуда мы не денемся. В квартире были я, мой покойный отец, мама, жена и двое моих детей, Артур и Аркадий, одному шел шестой годик, а другому – пятый. Когда раздался шум в подъезде, я выскочил и услышал голос соседки, Османовой Туры, которая тоже выбежала на шум и крикнула: «Здесь армяне не живут! Что вам здесь надо?» А снизу раздался вой: «Как не живут! В восьмой квартире живут и в двенадцатой!». Толпа стала быстро подниматься по лестнице. У нас в подъезде действительно проживали две армянские семьи. Одну квартиру – Адамяна Гранта – они назвали точно: восьмая, а в двенадцатой квартире жили Гусейновы, мы же жили в шестой. Буквально через несколько секунд после того, как они проскочили наверх, раздался крик: «Эй, не двенадцатая квартира, а шестая!». Тут я понял, что это конец. Придут и к нам…

Они стали ломать нашу дверь и кричать: «Откройте дверь! Предъявите паспорта! Если мы увидим, что вы не армяне, мы вам ничего не сделаем». А я им через дверь говорю: «Вы что, представители прокуратуры? Ничего я вам предъявлять не буду». Тут они начали чем-то долбить дверь, и я решил посмотреть в глазок. Я нагнулся к дверному глазку, но, заметив что-то черное, сразу отпрянул – в глазок воткнулся лом, острие которого вонзилось мне в переносицу. Тотчас же хлынула кровь. А рядом стояли все наши – отец, мать, жена, дети. Малыши перепугались и начали кричать, плакать. Я сказал жене: «Быстрее уведи их в комнату!» А мать попросил принести мокрое полотенце. Пока мать несла полотенце, я сказал отцу: «Чего стоишь? Неси топоры!» Отец сразу пошел на балкон (у нас два балкона – со стороны двора и со стороны спальни) и принес топоры. Дома было три топора: один маленький – для разделки мяса, другой несколько побольше и третий – большой. Отец был плотником – это были плотницкие инструменты, к которым он не разрешал прикасаться. Взял я, значит, средний топор, а отец взял себе большой, матери же достался маленький топорик. Мы подошли к двери и стали ее поддерживать. Но они напирали на дверь очень сильно, и я понял, что дверь не выдержит.

Стоим мы, подпираем дверь, стоит и мать с топором, стоит одеревеневшая, бледная, не понимая, что происходит, а дети плачут, кричат.

Как только они вышибли нашу дверь, я с топором в руках бросился на эту толпу, нанес несколько ударов обухом, но топорище провернулось у меня в руках, и я продолжал бить острием и в спину, и по головам. Нанося эти удары, я довел толпу до первого этажа, где образовалась свалка. В свалку я уже не полез, не рискнул.

Когда я возвращался, то получил удар по голове. Я не знал, что и наверху были бандиты. Поднял голову, чтобы выяснить, кто там наверху. Их было трое. В этот момент они ударили меня второй раз. Били они заточенными ломиками, точнее бил один, у которого был длинный лом, – худой такой парень, немой, как я потом выяснил. После второго удара ломом я начал падать, и почувствовал, как меня поддержали – это мать с женой затащили меня домой. Я обтерся мокрым полотенцем и поднялся. Вышел на площадку, смотрю – этих троих уже нет. Они поднялись выше. А отец в это время оттирал ногу. Он попал ногой между стойками перил на лестнице, подвернул ногу и тоже упал. При падении ударился головой. Его затащила к себе домой Исмаилова Шовкет, наша соседка из пятой квартиры.

Когда я начал падать после второго удара и ко мне кинулись жена с матерью, стали тащить домой, какой-то молоденький парнишка, худенький, высокий азербайджанец, поднял руки и крикнул: «Не бейте! Вы же сюда не убивать пришли!». Как раз в этот момент меня и затащили домой жена с матерью.

Этот парень спустился вниз, а те трое поднялись наверх.

После того, как я обтерся и вышел на лестничную площадку, я увидел, что готовится вторая атака. Но на этот раз их было человек 15-16. Я обратил внимание, что в руках у жены что-то есть. Когда началась атака, жена стала швырять содержимое тазика им в лицо. Внизу заорали: «Режет, разъедает глаза» Я спросил у жены: «Что это?» «Перец с солью», – ответила она. Тем самым жена при помощи перца и соли отбила вторую атаку.

Первое, что пришло мне в голову после их бегства, – надо обезопасить жену и детей. Я постучал обухом топора в пятую квартиру, которая находится рядом с нашей, и попросил: «Шовкет, возьми к себе хотя бы детей». Мужа ее в это время не было в Сумгаите, он находился в командировке в Волгограде. Шовкет Исмаилова быстро открыла дверь и говорит: «Бегом, только нагнитесь, они швыряют камни в оконный проем лестничной площадки».

Жена с детьми забежали к Шовкет и закрылись. Мама моя не захотела идти с ними и решила остаться в квартире, чтобы помогать нам. Буквально через несколько минут после ухода жены и детей раздался невероятный грохот. В нашей квартире имелись окна со стороны обоих балконов, кухни и маленькой спальни, и они решили забросать нас камнями.

Сначала они бросали только камни. Таких камней у нас в городе не было. Шлакоотвальные камни, которые привозят с завода БТЗ на шлакоотвал. Понятно, что их завезли специально.

Вдруг я услышал сверху голос. Смотрю – Рафик. Товмасян Рафик. Когда я его увидел, мне стало как-то легче – значит, мы уже не одни, нас уже не трое, а четверо. Я спросил Рафика: «Кто еще есть дома?». Он говорит: «Тесть». Тестем Рафика был Адамян Грант. Тут я и говорю: «Теперь нас пятеро – нам бояться нечего. Пусть попробуют взять».

Я обрадовался Рафику не только потому, что нас стало больше, но и потому, что я очень верил ему; я с ним прожил много лет в этом доме. Он был моложе меня на два года, наверное. Он был отличным парнем. Рафик Товмасян жил этажом выше в восьмой квартире. Услышав шум, он выскочил с топором. Те трое, увидев его, поднялись на пятый этаж. Началась новая атака. Нас забрасывали уже не только камнями, но и обрезками труб, железками. Мы договорились с Рафиком держать оборону и сверху, и снизу.

Когда они начали атаковать, я увидел среди них человека в черном плаще с погончиками. Он стоял внизу, впереди всех, выделяясь высоким ростом и лысиной. В правой руке у него был нож. Поднимается по лестнице и говорит: «Ну, сейчас мы до вас доберемся». А я ему отвечаю: «Доберешься. Ты поднимись сначала, скотина, а потом до меня доберешься». И добавил еще кое-что матерное по-азербайджански. За этим типом шел такой маленький, курчавый, в болоньевой черной куртке. Они поднимались, используя в качестве щита часть входной двери подъезда.

Значит, поднимаются они, а Рафик стоит прямо напротив меня, несколькими ступеньками выше, а рядом стоит отец. Я был ближе всех к этим вандалам. У меня и у отца были топоры в руках. Я сказал Рафику: «А ну-ка, врежь им!». В этот момент лысоватый как раз немного отодвинул свой щит, и Рафик ударил его сверху вниз. Тот вскрикнул, выпустил щит, схватился за переносицу и бросился бежать.

Пока их не было, Рафик говорит по-армянски: «Как жаль, что нет автомата, чтобы порешить всю эту скотину. Разве это люди!» Нельзя, конечно, всю нацию оскорблять, но поведение этой толпы по-другому нельзя было оценить. Прошло минут пять. Вдруг я увидел, что в нас летит камень. Отца я успел оттолкнуть, но камень под углом чиркнул меня в висок и отрикошетил. Это меня и спасло, если бы попадание было прямое, то меня уже не было бы в живых.

В это время начала подниматься другая группа людей, не те, что были в прошлый раз. Шли человек 10-15, а впереди такой солидный мужчина в возрасте в пальто и ондатровой шапке рыжего цвета. Я ему крикнул: «А тебе что надо? Ты п…з! У тебя что, семьи нету, что ли?» А он мне тихо в ответ: «У меня все есть. Я под ломом сюда зашел. Облей меня чем-нибудь и я отсюда уйду». Он поднимался первым, остальные поджидали его внизу. Мама принесла ведро воды, я облил его, а он начал кричать: «А-а-а! Горю! Меня облили!» Те, что стояли внизу, расступились, и он выбежал.

Я сказал отцу: «Пока ничего нет, я схожу на кухню и посмотрю, кто там внизу стоит».

Я прошел на кухню. И тут же в меня полетела бутылка с зажигательной смесью. Она попала мне прямо в лоб и щеку. Жидкость пролилась на меня, и тотчас же воспламенилась одежда, вспыхнули усы. Мать, в руках которой по чистой случайности оказалось ведро воды, окатила меня. Сгоряча я не почувствовал запаха, кроме того, у меня еще кровоточил нос. Я спросил у матери: «Что это было?» «Бензин, сынок», – ответила она. Загорелась не только одежда, но что-то рядом с холодильником. Мать и туда хотела плеснуть воды, но я не разрешил, так как там электричество. Я выдернул сначала шнур, чтобы холодильник не сгорел. Все-таки имущество. Кто тогда мог подумать, что все так обернется.

Видимо, они увидели кого-то из нас в кухонном окне и начали забрасывать кухню камнями и обрезками труб. Я стал на кухне рядом с холодильником таким образом, чтобы меня не было видно с улицы, а я их видел. Уже стемнело, так как было около половины восьмого вечера, а нападение на нас началось в полшестого. Я заметил у костра солидного мужчину – полный такой, в пальто серого цвета, лет пятидесяти, не меньше, без головного убора, волосы седые; и он командным жестом как бы приказывал идти вперед.

По этому жесту я понял, что сейчас они вновь начнут штурмовать подъезд. И толпа бросилась выполнять его приказ. Кстати, они меня прозвали «вахши», то есть зверь. Я быстро перебежал к выходу. Рафик был уже на месте.

Смотрю, вновь этот маленький, кучерявенький, в черной курточке, вжался в угол, как суслик, и говорит: «Сопротивляйся, сопротивляйся, я твою мать…» А я ему: «Иди к своей, козел! Она к тебе ближе – дешевле обойдется». А он стоит внизу метрах в в шести от меня и продолжает: «Подожди, – говорит, – мы доберемся до твоей жены, сначала ее изнасилуем, потом из детей твоих шашлык сделаем, мать твою…, а потом тебя заживо сожжем». Я ему отвечаю: «Иди ты свою маму сначала…, а потом приведи своих детей, чтобы я из них шашлык сделал и дал тебе попробовать, шакал! Твою маму я…» А он и говорит: «Ну, подожди, мы до тебя доберемся!». Я говорю: «Ты меня не возьмешь, – и показываю топор, живым ты меня не возьмешь». Я крикнул матери по-армянски, чтобы она подала мне камень. Мать носила нам ползком камни, которые забрасывали к нам в квартиру. Я стал швырять камнями в кучерявого. Рафик бросал сверху, а я от наших дверей.

Так мы отбили третью атаку. Маленький этот, убегая, крикнул: «Мы уже одного кучерявого сожгли и тебя сожжем».

Когда они убежали, зазвонил телефон. Это была сестра матери, Ангин. Мама закричала ей в трубку: «Ангин, здесь такое творится!.. Нас режут, нас хотят сжечь!.. Всю квартиру разрушили!.. Дети в надежном месте, а мы сопротивляемся. На лице у Ишхана живого места нет… Не знаю, что будет». Только мать положила трубку, как я услышал душераздирающий вопль, который доносился снизу. Это был крик человека, которого рубят на куски. Буквально через несколько минут я уже услышал тихий выдох умирающего человека: «а-а-а…». «Неужели это голос Арушаняна Володи?» – подумал я. «Пап, по-моему, там Володю убили», – сказал я отцу.

Через некоторое время они снова полезли в подъезд, в руках у них в качестве щитов были части от мебели. Я понял, что это из квартиры Арушаняна Володи… Я говорю Рафику: «Ну, что будем делать?» А он так спокойно отвечает: «То же, что до сих пор делали».

На этот раз их было человек 10-12; они прикрывали голову щитами, чтобы мы не попали в них камнями. Я не выдержал и рванул на них с топором. Только я нанес удар по мебельному щиту, смотрю, по второму уже бьет отец. От удара отца он раскололся на две части, а Рафик в это время бил их сверху трубой. Удивительно, что в этой каше Рафик ни разу не задел нас, доставая этих сволочей. Вдруг сверху что-то шурануло. По брызгам, которые полетели на меня, я понял – кипяток. И тут раздался голос дяди Гранта: «Ну, как я их?». Я говорю: «Отлично! Все великолепно!» А он: «У меня там еще греется для них Сейчас будем кипятком их шпарить» Потом добавил: «У меня еще и кислота приготовлена. Смотрите, чтобы вас не обрызгало».

Прошло минут пятнадцать, и атака возобновилась. До этого мы с Рафиком стояли и говорили о чем-то. Вдруг через подъездное окно третьего этажа влетел увесистый шлакоотвальный камень. Рафик не успел отскочить, и камень попал ему в лицо. У него сразу же из носа хлынула кровь. Я бросил ему мокрое полотенце, которое было у меня в руках, чтобы он вытерся.

К этому времени у всех у нас были разные раны: у отца была повреждена рука, у матери на голове были раны от камней, но эта женщина в свои 62 года продолжала ползком собирать камни и подносить их нам. Потом, спустя полтора месяцы, на ее теле были все еще синяки.

Началась новая атака. Каждый раз нападавшие менялись. Я уже знал, что ими командует седоволосый мужчина в сером пальто. Они вошли в подъезд и, подбадривая себя криками, стали подниматься. Я послал маму за соляркой, которая была на балконе, но не дождался ее. Я успел ударить одного по голове, как кто-то схватил меня за ворот и начал стягивать вниз. Это был мужик покрупнее меня, а у меня рост 183-184 сантиметра. Они меня пригнули и потащили вниз. Топор остался на уровне ног, я бил их по ногам, но не сильно, так как невозможно было размахнуться. Я уже почти падал, как вдруг почувствовал, что тянувшие руки разжались. Я оглянулся: за мной стояла мама с окровавленным топором. Она ударила его топором прямо в лоб. Этот верзила схватился за голову и закричал. Они его потащили прочь. Атака захлебнулась.

Отец все это время был рядом. Я не видел, попадал он в нападавших или нет, но его топор был весь в крови и руки были в крови. Я поразился храбрости матери, но понял: на ее глазах тащили сына на растерзание. Они ничего не боялась, когда шла спасать меня. Она к этому времени уже пережила свой страх. Поднявшись наверх я почувствовал, что у меня с правой стороны ножевая рана. В этой суматохе кто-то засунул мне под правый бок нож. Рана, правда, была неглубокая. Я умылся в ванной комнате, напился воды прямо из ванны, и пробрался в нашу спальню. Через спальню я незамеченным подошел к балкону, где стоял сорокалитровый бак с соляркой. Я подтащил его к выходу, чему очень удивился Рафик и спросил: «Чего это ты тащишь?» А я говорю: «Сейчас фейерверк устроим. Всех будем жечь – и турок, и армян, – все здесь будут гореть».

А внизу в подъезде скопилось так много щитов от мебели, камней и прочего, что напоминали баррикаду. Я все это хорошенько облил соляркой, потом сделал факел, запалил его и швырнул в кучу. Пламя подскочило метров на пять – шесть. Мне как-то приятно стало: стою, смотрю на все и говорю: «Во, батя, смотри, как здорово горит!» Дым, наверное, едкий от солярки, но я не чувствовал этого дыма. А отце говорит: «Сынок, мне тяжело, потуши, а то я задохнусь». Огонь подбирался уже в это время к двери первой квартиры. Я попросил мать принести воды и потушил огонь.

Вдруг прибежала мама с криком: «Ишхан, Ишхан, стена! Там в зале грохот какой-то у стены». Прихожу к стене в гостиной, а там у нас ковер висел, 3х4 метра, вижу, ковер уже выпятился. За стеной жила соседка-армянка, которую звали Арпик. Я сдернул ковер со стены, смотрю, уже небольшая дыра, которую пробили с той стороны ломом. В этот момент воспламенился наш балкон, который был обит деревянными досками. Оказывается, они бросили туда зажигательную смесь. Отец увидел и говорит: «Балкон горит». А отцу ведь обидно, потому что он сам все делал своими руками: «Сорок лет нашему дому, и горит теперь все нажитое за эти годы. Я для этих зверей целый город построил, а теперь горит мой собственный дом, мой труд». Отец вернулся на лестничную площадку, а я подошел к дыре. Стена была выложена из кубика правильной формы, это гюздекский камень, кубик, из плотного известняка весом 32 кг. Нам повезло, что они пошли не через спальню, потому что в спальне перегородка была из простого ракушечника сантиметров в 8 толщиной: они могли бы снести всю стену целиком, если бы ударили по ней двумя-тремя ломами или кувалдами одновременно.

Подошел я к дыре в гостиной, смотрю, кто-то с той стороны ширяет острой заточенной трубой, а отверстие было уже диаметром около 20 сантиметров. Труба эта, на которой был заточенный наконечник, так и ходит взад-вперед. Я подкрался со стороны серванта левым боком, схватил трубу и выдернул ее из рук бившего. Труба была длиною в полтора метра. Я изменил свою позицию, стал чуть правее, чтобы выяснить, кто же это так усердно ширял трубою. Смотрю, стоит там один прямо рядом со стеночкой, притаился. Я подошел справа, развернул трубу наконечником в их сторону и сделал выпад в стоящего. Я почувствовал, как труба вошла в что-то мягкое. «На, неси ее с собой!» – крикнул я. Раздался душераздирающий крик, а я говорю: «Там сильнее кричали, но вы на это не обратили внимания». А те, что стояли рядом с ним, начали крыть меня матом и кричать: «Вяхши! Вяхши! Зверь, зверь! Это не человек!» «А вы люди, что ли?» – крикнул я им в ответ.

В это время мама позвала меня на балкон. У выхода на балкон валялась пластмассовая канистра (как она попала на балкон, не знаю). Прикрываясь ею, я вышел на балкон. Еще подходя к балкону, я увидел, что чья-то рука держится за подоконник застекленной веранды. Мать первая заметила, что кто-то поднимается на балкон. Кажется, это была левая рука. При этом снизу слышались подбадривающие крики: «Давай! Давай! Поднимайся!» А высота там немалая, так как у нас был довольно высокий цоколь дома, и до балкона второго этажа метров 7-8. Увидев руку нападавшего на подоконнике, я на четвереньках подкрался поближе и ударил по этой кисти чуть выше запястья. Раздался крик. Кисть продолжала цепляться за перекладину, а человек полетел вниз. Вряд ли он остался жив, потому что под балконом у нас была железная голубятня, на которую этот человек, видимо, и упал. После падения он уже не крича. Толпа разом ахнула.

По делу у нас проходил человек с отрубленной рукой, но его не находили. Сами азербайджанцы давали показания, что такой человек был, но кто неизвестно. Никаких чувств я уже не испытывал, я озверел от всего этого, я не ощущал боли, хотя на мне не было уже живого места, я ничего не ощущал. Я бы, наверное, свалился, если бы не тренированность организма: мне помогло то, что я шесть лет занимался боксом и умел держать удары.

В этот момент раздался грохот разбиваемых банок. Дело в том, что у нас на веранде был навесной шкаф, который построил отец; в шкафу мы хранили банки на зиму. Там было около ста банок – все разбили. Единственное, что удалось спасти, – это деревенская водка, которая стояла в самом низу в литровых бутылках. Я нагнулся и сграбастал эти бутылки прямо охапкой. Водку я привез из деревни, жалко как-то стало, пропала бы, а может. я не хотел, чтобы им досталась. Но по пути в прихожую я передумал и понес бутылки отцу, сказав: «Если будут подниматься, бей их бутылками». А отец говорит: «Что это такое?» «Водка», – ответил я и рассмеялся. А он говорит: «Пусть остается, вместе выпьем потом». «Ну, отец, духу у тебя достаточно, – заметил я, – даже сейчас о выпивке помнишь». А он: «Ты что, думаешь, они нас возьмут? Никто нас не возьмет здесь».

Тут меня позвала мама. Дыра в стене была уже диаметром 60-70 сантиметров. Они щвыряли в нашу сторону чайники, посуду, тряпки какие-то. Я сказал отцу, чтобы он шел к стене и не дал оттуда никому пролезть. Отец стал у серванта, который был рядом с дырой, и ждал «гостей». А там просунешь голову – без головы останешься.

Около получаса со стороны подъезда не было никакого движения, а тут они вновь зашевелились. Лишь только толпа стала подниматься, раздался такой звук – «щур-р» и крики: это дядя Грант выплеснул на них какую-то жидкость. «Что это?» – спросил я. «Кислота», – ответил дядя Грант. Брызги попали и мне на руку, я сказал дяде Гранту: «Отлично жжет!», и быстро сунул руку в ведро с водой, чтобы смыть кислоту, но шрам от ожога до сих пор остался. Как только дядя Грант плеснул в них кислотой, снизу раздались дикие вопли.

Все это время те трое находились наверху и боялись спуститься.

Подъехала пожарная машина. Дядя Грант говорит: «Ишхан, наконец-то приехали пожарные, которых мы вызвали». Он стоял высоко и ему было все хорошо видно. «А людей там еще много?» – спросил я. «Яблоку негде упасть», – ответил дядя Грант. Я думал, что пожарная машина брандспойтами разгонит толпу и поможет нам. Оказывается, пожарная машина приехала помочь не нам, а им. Как только машина остановилась, они сразу стали выдвигать лестницу на третий этаж. Одновременно они стали заливать нашу квартиру водой. Выяснилось, что и с другой стороны стояла пожарная машина и заливала водой нашу квартиру. Почти полностью промокли отец и дядя Грант, немного воды попало на Рафика, у меня же промокла только обувь. Скоро вода в машинах кончилась, стало как-то тихо. Вдруг я услышал бульканье. «Что это?» – спросил я отца. «Плохи дела, – мрачно заметил он. – Бензин». Они заливали в квартиру бензин через дыру в стене. Бензин быстро распространился по поверхности воды на всю квартиру. Я крикнул отцу с матерью: «Бегите оттуда!». Только успели родители выскочить из столовой, как они бросили в дыру зажженный факел. Вся квартира тотчас же вспыхнула. Горела гостиная: полы, два дивана, сервант, ковер. Мама носила воду, а я тушил огонь. Запахов я не чувствовал по-прежнему, да и дыма было немного, зато пламя было такое высокое, что толпа за окнами ликовала: «Горят! Горят! Шашлык будет из них!» – кричали они.

Как раз в это время они стали подводить к квартире дяди Гранта пожарную лестницу. Дядя Грант увидел и крикнул: «Рафик, быстро домой!». Из другой машины лестницу подводили к оконному проему подъезда на третьем этаже. Слышу, как дядя Грант комментирует: «Вижу, вижу, как один поднимается». «У тебя есть что-нибудь в руках?» – спросил я дядю Гранта. «Да, есть у меня топор хороший», – ответил он. Как только этот тип высунул голову в проем, дядя Грант дал ему по «чердаку», и он оттуда покатился кубарем вниз. Минуты через три спустился Рафик. «Ну, что там?» – спросил я его. «Трое их было, – ответил Рафик. – Ни одного не осталось». Он всех троих сбросил вниз. Затея с пожарными лестницами провалилась.

И вдруг сверху слышим голоса этих азербайджанцев, наших «заложников». «Я вашу маму!.. Суки! Вы что, б..и! Тут их всего пять человек, и вы не можете с ними справиться. А мы тут остались». Это они своим кричали с пятого этажа. А снизу им отвечают: «Гетверан, иди сам отсюда попробуй! Ты там наверху стоишь, тебе что. Вы там стоите целые и невредимые, а вы посмотрите, что они с нами сделали, сил уже не осталось. Но ничего, мы до них доберемся».

Один из троих спустился на четвертый этаж и вступил в переговоры с дядей Грантом. Дядя Грант сказал нам: «Они просят, чтобы мы их отпустили, обещают увести всю толпу». Я говорю тогда: «Рафик, ты встань в дверях, будем выпускать по одному». Дядя Грант и Рафик стали в дверном проеме своей квартиры с топорами, и мы стали в дверном проеме нашей квартиры с топорами. Был уже, видимо, второй час ночи. Я крикнул по-азербайджански: «Давайте, по-одному, но чтобы в руках – я вашу маму! – ничего не было, а то мы дадим вам топора». Тут спускается без оружия первый: плотный, в коричневом полушубке, чисто выбрит, лицо круглое, пухлое даже, видать, из состоятельной семьи был этот подонок. Я ему говорю: «Ты понял, что я тебе сказал?» А он отвечает: «Конечно, что я, совсем, что ли?» Говорил по-русски очень чисто. Спустившись, он сказал: «Я дал слово, я его сдержу». «Ну иди, посмотрим», – говорю я ему. Потом крикнул Рафику: «Давай второго!». А топор у меня наготове все время.

Потом пошел третий. Он миновал дядю Гранта и Рафика, но шел с ломом, опущенным вниз. «Я твою маму …!» – выругался я и с топором на него. Он сразу бросил лом. Спрашиваю его: «Это ты, сука, меня по голове?». Он начал жестикулировать, давая понять, что немой. Когда он прошел мимо меня, я его поддал хорошенько ногой под зад, так что он скатился вниз по лестнице. Этот третий был худой такой. Он меня и ударил ломом, я хорошо помню. Я, конечно, мог его убить но я же не зверь, я человек.

Только они спустились, сразу же раздались крики внизу, и я сказал, чтобы мама уходила наверх. А снизу мне кричали: «А ты свою… Шакал! Ишак!» А тот, который спустился первым и чисто говорил по-русски, кричит снизу: «Ты уходи, ты нам не нужен. Я – хозяин своего слова, ты спускайся и уходи». Я ему говорю: «Но ты же сказал, сука, что ты их уведешь!». А он: «Ну я же говорю тебе, что ты нам не нужен, уходи». «Куда, в эту толпу, – спрашиваю я, – чтобы вы меня сзади? Нет, лучше я здесь останусь» А этот, что первый спустился, крикнул мне: «Ну ладно, раз ты не хочешь, так пеняй на себя». А я ему кричу: «Ты – сука! Напрасно я тебя отпустил отсюда, надо было здесь и кончить». И он мне отвечает: «Ты нам и так уже дров наломал здесь. Ты лучше смотри, как мы будем ее здесь е…ь..». Я не понял, о ком идет речь. Вдруг смотрю женщина. Мамы в это время уже не было – она поднялась в квартиру к Джаану, в 14-ю квартиру нашего подъезда; с Джааном мать проработала много лет.

После того как они сказали, что будут сейчас насиловать женщину, в подъезд действительно вошла обнаженная женщина, на плечах у нее было детское одеяльце и больше ничего. Поднимается наверх. Мне аж плохо стало. Думаю, кто же это такая? Что это за женщина? Я узнал ее. Это была С.Г. (по понятным причинам мы оставили только инициалы. – Прим. ред.). Начала она потихоньку подниматься по лестнице, а сзади к ее спине приставлена длинная заточенная арматура. Ее толкают снизу и говорят: «Иди, сука». А я ничего не могу в них бросить, чтобы не задеть ее. Когда С.Г. поднялась чуть выше, я увидел, что у нее на лбу тушили окурки, в ожогах было все ее тело – даже ноги. Я спросил: «С., ты хочешь наверх подняться?». Она мне отвечает: «Нет, тетю Эмму уже убили. И тебя сожгут». «Ну, меня еще надо взять, С. – говорю я. – Ты наверх поднимаешься?» Она отвечает: нет. С. была из второго подъезда, жена В.Г., ей было 35-36 лет.

С. повернулась и ушла. Они, может, собирались прорваться вслед за С., но она не захотела подняться, а, может, они хотели напугать нас ее видом и невменяемым состоянием. Хотя испугать нас чем-либо уже, наверно, было невозможно. Мы уже ничего не боялись. Мы не боялись смерти.

Когда она вышла из подъезда, я услышал голос того подонка в полушубке с пухлой мордой: «Ну, сейчас мы ее начнем насиловать». «Вы же звери! Вы не люди! Суки! Шакалы! Вы еще можете подходить к женщине в таком состоянии», – начал ругаться я. А в ответ услышал только стоны и крики С. Но я не знаю, что они с ней делали, может, избивали или ширяли чем-то металлическим.

Наступило временное затишье. Я прошел на кухню и выглянул на улицу. Я увидел милицейский «уазик» и четырех милиционеров, которые стояли и грелись у костра; в костре же горели чьи-то вещи, мебель, имущество. Я вернулся к двери и говорю отцу: «Милиционеры заодно с ними». Настроение у меня уже было не то, что раньше. Я чувствовал, что силы покидают меня. А после того как я увидел С., мне стало плохо, я представил, что сделают с моей женой и детьми, если возьмут нас, если мы не выстоим. А тут еще милиция стоит вместе и греется. А они все лезут и лезут. Я понял, что все это было подготовлено заранее на государственном уровне.

Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал голос Вартанова Бориса, моего дяди, родного брата мамы. Он спрашивает: «Ну как у вас там?» Я говорю: «Дядя, силы уже покидают нас. Если нас здесь прирежут или убьют, не оставляйте наши тела, заберите нас». Сказал я ему это и слышу, как он плачет в телефонную трубку. Я ему говорю: «Не плачь, ты же мужчина. И ты старше меня». А он говорит: «Чем же я могу помочь вам?» «Ничем», – ответил я.

Я простился с дядей и положил трубку. Почти сразу же вновь зазвонил телефон. Это был мой старший брат Павлик, он жил в четвертом квартале, недалеко от горкома партии. «Как ты?» – спросил он. Я объяснил коротко, что происходит. «К вам бронетранспортер выехал минут пять назад». «Никого тут нет», – говорю я и сам смотрю в окно кухни. И вижу, что метрах в ста от нас костер горят, БТР стоит, войска – я это ясно и отчетливо видел, так как кругом горели костры. И никто из этих подонков не подходил, не пытался помочь. Оказывается, как потом сказали, они ждали приказа. А какого приказа можно ждать в тот момент, когда истребляют людей? Я сказал брату: «Воспитай детей моих, если я в живых не останусь». А он плачет и успокаивает меня: «Не бойся, все будет хорошо». Я положил трубку, не мог больше говорить. Потом я подошел к двери и слышу, как дядя Грант говорит: «Кажется, кто-то сверху лезет». Я оставил отца у наших дверей и поднялся сам наверх. Смотрю – юнец, лет 14-15, с трубой. Оказывается, они спускались с крыши через квартиру на пятом этаже, там никого не было. Они поднимались на крышу через люк второго подъезда, с крыши спускались на балкон тринадцатой квартиры, оттуда уже выходили на нашу лестничную площадку пятого этажа. Этот парень начал размахивать трубой, пытаясь достать меня. Я его стукнул топором, и он свалился. Правда, ударил я его не лезвием топора, а обухом. Потом спустился вниз и говорю: «Там больше никого нет». У отца из уха шла кровь, у него лопнула от удара барабанная перепонка и рука была повреждена. А я чувствую, что не могу уже, силы уходят. Я говорю: «Отец, ослаб я что-то». А он успокаивает меня: «Не волнуйся, все будет хорошо».

Я откинулся на дверь и начал сползать на пол. Потерял сознание. Больше ничего не помню…

…Только через неделю я узнал, что от ран скончался мой отец, погиб Рафик Товмасян. Остальные все живы, хотя дядя Грант был искалечен не меньше меня. Главное – мы защитили женщин и детей. До них гады не добрались.

Узнал я также, что только из нашего, шестого дома в тот день погибли семь армян…

23 ноября 1988г., Ереван.

Мы заключаем публикацию вопросом С. Шахмурадяну, записавшему свидетельства И. Трдатяна, редактору-издателю книги «Сумгаитская трагедия».

Корр.: Читателям будет интересно узнать о дальнейшей судьбе героев этого необыкновенного рассказа.

С.Ш.: Трдатяны после долгих мытарств наконец-то получили квартиру. Ишхан водит тяжелый грузовик. В Армении у него родилась дочь. В городе, где он живет, уже многие знают этого внешне спокойного человека со шрамами на лице, с резким, немного надменным взглядом; знают его историю. Но сам он, как и раньше, не любит вспоминать о том, что произошло в Сумгаите.

Семья Рафика Товмасяна живет в поселке Бюрегаван. Грант Адамян собственными руками отремонтировал квартиру. У Рафика славные дети. Старшая, Рузанна, как и отец, пишет стихи на армянском языке. Однажды она послала письмо Горбачеву. Это страшно: ребенок обвинял главу государства в том, что он не защитил отца.

В последний раз, когда я был у них дома, Рая, жена Рафика, сказала: если бы Рафик остался жив, он не сидел бы дома, был бы в своем Карабахе, с фидаинами.

Источник: “Зеркало мировой прессы”, 1991 год , 7-13 марта N 8 (15)