Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга вторая

Опубликовано: Июнь 10, 2016

Лидия Владимировна Рисова

Родилась в 1949 г.
По национальности полька, муж – русский.
До 1984 года работала кассиром в пассажирской автоколонне.

Проблемы у моей семьи начались после переезда из Еревана в Сумгаит в 1982 году. В 84-м скончалась моя мама – Щетинина Мария Ивановна, 81 год, пенсионерка министерства обороны… у нее страшная смерть была.

Нашими соседями по площадке были азербайджанцы, один из них милиционер, зовут Рзаев Ариф. Служит в I отделении милиции сержантом. Они попросили, чтобы я впустила в квартиру их знакомых то ли родственников, брата с сестрой – оба молодые, парень в патрульно-постовой службе служил. Пробыли они у меня месяца два. Однажды я прихожу домой с работы (у меня сменная работа была: сутки дежуришь – двое дома), смотрю – дверь в квартиру открыта, мама лежит в постели, средняя дочка – она у меня маленькая тогда еще была, около 8 лет, – стоит возле нее. Маму изнасиловали… жестоко, очень жестоко. Ночью она скончалась. Это произошло в субботу, 10 июня 1984 года. Ну а этих и след простыл, уже не было никого. Соседи мне сказали, что они собрали вещи где-то в 7 часов утра, подогнали машину и уехали. Знали, когда я обычно прихожу с работы после дежурства.

Обращаться куда-либо было бесполезно, потому что проблемы у нас начались еще до этого. Фамилия моего старшего сына – Бабаян, Левон Викторович. Мальчика притесняли. И избивали, и в школу не впускали, но он упорно ходил на уроки. Это 31-я школа, во II-м микрорайоне. Директор школы – азербайджанец – избил сына прямо в классе, потом выгнал. Это мне подтвердили ученики его класса. Когда директор избил его, мой сын прибежал домой. У него на щеке горела… пятерня вся горела на щеке. Школа же новая, форма новая на мальчике, вот следы рук с побелкой у него на спине и остались. Мы с ним тут же вернулись обратно в школу. Дети мне подтвердили, что директор бил его и выгонял из класса, мол, не будешь в этом классе сидеть.

Потом дирекция добилась, чтобы ребенка каким-то образом отправили в спецшколу. Я ничего об этом не знала, Левона отправили без моего согласия, без моего разрешения. Я тут же подала в розыск – и всесоюзный, и районный. Они у меня приняли заявление о розыске, хотя, как потом я узнала, I-е отделение милиции его и отправило в спецшколу.

У дочери в школе тоже были проблемы. Пришла к нам учительница, говорит: “Олины учебники дайте, пожалуйста”. Я подумала, что если педагог просит, может, кому-то из учеников что-то нужно, и отдала. На следующий день надо идти в школу, а ребенка не принимают. Долго мы с ней мыкались по школам… Девочку не принимали нигде. Уже круговая порука у них пошла – кто, говорит, просил вас сюда переезжать? Жили бы в Армении, если вам там было хорошо. Собирайтесь и уезжайте обратно! Я после всего этого заболела. Дошло даже до того, что хотели отнять у нас квартиру…

О событиях 27-29 февраля говорить трудно, не очень-то слова найдешь. Шли страшные погромы. Они врывались в квартиры, громили, убивали, а милиция никакого внимания не обращала. Были отключены телефоны полностью у всех, даже “скорую” никто не мог вызвать. И 27-го, и 28-го, и 29-го, и когда уже войска были в город введены, только где-то в середине марта телефоны подключили.

На нашу квартиру напали третьего марта, до этого они лазили на балкон. У нас квартира на 2-м этаже, с двух сторон балконы. Лазили, ходили по балкону. Я уже думала в случае чего детей спустить вниз со второго балкона. Среднюю мою девочку и младшую хотела спустить в сумке. Думаю, я их на веревке спущу, а сын у меня взрослый, сам спрыгнет. А когда нападение было, они уже дверь рубили топорами. Сын с балкона спрыгнул и вызвал патруль, благо военные были рядом. Они только успели очень сильно ударить девочку. Дочь кинулась меня защищать и один из них ногой ударил ее в живот. Она отлетела в другой угол комнаты и потеряла сознание. Минут через пять прибежал патруль. Их человек 20 было, и офицер с ними. Они сначала взяли с меня показания, потом, сменяясь, не отходили от нашего подъезда все последующие дни.

Мы после этого вынужденно все время дома сидели. Выехать было невозможно, город блокирован. Да я бы и не смогла бросить дочь, которая лежала в больнице. Там тоже все дети находились под надзором военной комендатуры.

Что я видела в городе в те дни? У соседей по зданию погромы были, в соседних домах тоже, из 41-го квартала, который располагался рядом, вообще жуткие крики доносились… Шли погромы, а милиция стояла и спокойно наблюдала. Никаких мер не принимали, только наблюдали! Хотя бы что-нибудь они сделали, хотя бы какое-то движение!

29-го числа, ближе к вечеру я с детьми пошла в магазин в 41-й квартал – в нашем уже невозможно было что-нибудь купить. И вот там я увидела костер, из которого торчала нога человека. Нога чья-то… голая нога… полуобгоревшая, видна была до колена. Чья? Кого сожгли? Я не знаю, потому что невозможно было на это смотреть… Смрад такой стоял. Я просто убежала оттуда с детьми. Девочка моя, Оля, видела в 8-м микрорайоне, где тоже много армян живет, как ребенка бросили в костер. Она прибежала домой вся в слезах, не могла говорить, страшно долго заикалась, пока я добилась у нее ответа. Она рассказала, что видела, как такую девочку, как наша Анечка – это моя младшая дочь, ей тогда было два с половиной года – бросили в огонь. Это было между 8-м и 4-м микрорайонами, примерно около магазина. Дочь моя в этом магазине была.

Она до сих пор еще не пришла в себя. Ребенок с каждым днем худеет и худеет. Ей все хуже и хуже. Я стала замечать, что у нее что-то с памятью случилось, появились слуховые галлюцинации. Даже фрукты не ест. Даешь ей яблоко – только хочет откусить, слезы сразу из глаз, и положит, не может кушать. У нее все это перед глазами, видимо, стоит, все эти крики…

Рядом с нашим домом был детский садик, там воспитательницей работала армянка. А соседка моя, Григорьева Лена, в этом детском садике работает музруководом. И она рассказывала, что эту воспитательницу изнасиловали, потом сожгли, и на этом месте остался жировой силуэт, который даже побелкой не могут скрыть. В квартире жгли, прямо в ее квартире. Говорит – сначала выкололи глаза, потом подожгли. Все это делалось при муже, при детях.

Когда они в нашу квартиру залезали, я видела, что у них в руках здоровые ломы были, тесак у одного я видела. В основном сумгаитские, ПТУшники все, даже 14-летние мальчишки среди них были. Конечно, кто-то должен был направлять их, руководить, там и взрослые были. Что касается того, как они находили квартиры армян, их могли направлять и соседи. И потом, я слышала, составлялись списки в ЖЭКах. Одни помогали, скрывали армян, другие, наоборот, указывали квартиры. Они ведь не ко всем подряд шли, а заходили именно в конкретную квартиру, минуя остальные.

Что еще я видела? Видела костры… Следы от костров и жировые пятна на асфальте. Например, между забором молокозавода и угловым зданием. Потом в углу здания, где аптека. Еще в одном месте, но не могу вспомнить… такое состояние было. А вот за нашим зданием есть строение, там делалась облицовка. Не только вокруг окон сожженных квартир, откуда копоть шла, а всего этого здания. Фасад полностью был облицован, причем работы начались на следующий же день.

Ереван, 7 декабря 1988г.