Геноцид длиною в век

Бакинская трагедия в свидетельствах очевидцев

Книга вторая

Опубликовано: Июль 14, 2017

Гарри Овакимян

Проживал в Баку по адресу: Шестая Перевальная, д. 21, кв. 7

Мой дед по отцовской линии из Тавушского района Армении. Там находится могила его отца и деда. Младший брат моего деда скончался в прошлом году, не дожив всего 27 дней до своего столетия. Его звали Геворг Сарибекович Овакимян, он был телохранителем и оруженосцем Андраника и прошел с ним до Трапезунда. За это его в сталинские времена осудили, несколько лет он провел в тюрьме, а потом переехал в Баку, где благодаря нефтяному буму создавались рабочие места. Со стороны бабушки мои корни из Арцаха, из села Дзор Гадрутского района,. К сожалению, там сегодня живет всего несколько семей, а от дома моих предков после Карабахской войны осталась лишь одна стена.

Мой прапрадед, Авак, был помещиком в этой деревне, ему принадлежало все – виноградники, сады, коровники... Он был высокого роста – под два метра, и очень добрым человеком. Связанная с ним симпатичная история передается в нашей семье из поколения в поколение. У одного бедного крестьянина бык сломал ногу, наткнувшись на большой камень. А это для семьи большое несчастье – пахать не на чем, семья останется голодной. И тогда Авак попросил нескольких сельчан водрузить этого быка ему на плечи, донес его к себе домой, зарезал и устроил пир на всю деревню. С каждого гостя попросил за обед 25 копеек, а собранные деньги отдал несчастному сельчанину, чтобы тот купил себе нового быка. Эта история заставляет меня гордиться своими корнями.

Мои дедушки и бабушки поселились в Баку, в Арменикенде, в двадцатых годах прошлого века. Семья, как и все вокруг, бедствовала, голодала во время войны, дед работал грузчиком. Всех детей воспитали, подняли на ноги, дали среднее образование – в те времена трудно было получить высшее. Отец мой родился в Баку, и я тоже.

В 1988 году я учился на втором курсе консерватории по классу скрипки и работал в ресторане гостиницы «Москва». Мне было тогда всего 20 лет. Работа заканчивалась поздно ночью, и я обычно возвращался на такси или попутной машине. И вот в конце февраля, в те дни, когда в Сумгаите шли погромы (кажется, 29-го), примерно в 2 часа ночи я спустился до центральной улицы, чтобы попытаться остановить машину. С одной стороны – ЦУМ, с другой – здание МВД. Стою на углу, в руках скрипка, останавливаю проезжающие автомобили. Подъехало такси. Я приоткрыл переднюю дверь и по-азербайджански сказал водителю, что меня нужно ехать в Арменикенд. И тут произошло нечто странное: глаза его налились кровью, как у быка перед тореадором, и он, брызгая слюной, заорал: «Что это за Арменикенд?» Руки у него дрожат, весь трясется, и вдруг включает скорость задней передачи, чтобы подать назад и, развернувшись, вдавить меня в стену. Только чудом мне удалось ускользнуть, я через арку пробежал, вскарабкался по ступеням здания МВД и начал тарабанить в дверь. А этот таксист остановился, вылез из машины и наблюдает за мной. Через несколько минут дверь открылась, выходит дежурный – майор с заспанным лицом – и недовольно спрашивает: «Что случилось, чего стучите?» Я объясняю, что вот этот таксист только что хотел меня задавить, хотел убить только за то, что мне надо ехать в Арменикенд. И тут он мне говорит, что армяне сами виноваты в том, что происходит. А я не могу понять, в чем дело, про Сумгаит мы еще ничего не знали. Все происходило, как в дурном сне… Таксист с майором с пониманием посмотрели друг на друга, дверь закрылась, я стою и не знаю, что мне делать.

С тех пор, останавливая такси, я не упоминал Арменикенд – просто называл улицу или мединститут, который был рядом с нашим домом. При этом, правда, приходилось выслушивать, как таксисты высказывались в адрес сидящих на скамейках армян. А армяне в те дни слушали радио, потом выходили во двор и обменивались новостями о том, кого избили, ограбили или убили, кто уехал навсегда, кому что сказали и чем угрожали.

Еще один примечательный и незабываемый факт. С того страшного 1988 года, когда жизнь каждого из бакинских армян висела на волоске, потому что в любой момент толпа этих, как мы их называли, чушек, могла нас избить, убить или искалечить, многие начали постоянно носить с собой какое-то оружие. У меня, например, всегда был при себе огромный охотничий нож, завернутый в газету. Думал, если господу Богу будет угодно забрать мою жизнь, то я за компанию заберу с собой одного или двоих убийц. Хотелось хоть как-то себя защитить, чтобы не выглядеть бычком на заклание. С тех пор эта дурная привычка у меня так и не прошла – всегда ношу с собой перочинный ножик в кармане. Даже здесь, в Америке. Если вдруг забуду, мне становится плохо, словно чего-то не хватает.

Уехал я из Баку летом 1988 года. Поехал на Северный Кавказ, в город Пятигорск, где меня с радостью взяли на работу в ресторан. Родители оставались в Баку до страшного января 1990 года. Папа сделал моему младшему брату – ему всего пятнадцать было тогда – фальшивое удостоверение на имя горского еврея, чтобы показывать, когда останавливали. Мама сидела дома, бабушка была при смерти и скоро умерла, только папа выходил из дому и приносил продукты. И когда в городе уже стало совсем плохо, наши друзья-азербайджанцы помогли маме с папой и братом выехать и вывезти хоть какие-то вещи. Потом наш дом обокрали, все унесли, но мы больше всего жалеем о фотографиях и альбомах. Этого уже никогда не вернуть. Еще жалко нашу библиотеку – папа собрал очень много книг, в том числе по истории Армении. Проживая в Баку, я, тем не менее, с шестнадцати лет умел читать и писать по-армянски, меня дядя научил. Мы жили в двух кварталах от бывшей армянской школы, и дядя рассказывал, что когда-то там за одной партой чуть ли не четыре человека сидело. А потом в каждом классе осталось по пять-шесть учеников, и за нецелесообразностью ее решили закрыть.

К счастью, моим родителям и всем родным удалось вырваться, они живут сейчас здесь, в Америке. 24 апреля 1991 года мы переехали в США всей семьей. Сначала я жил в Пенсильвании, потом переехал в Мичиган. Здесь у нас четыре армянские церкви – Эчмиадзинской и Киликийской епархий, протестантская и католическая. Все между собой прекрасно ладят, активно общаются, на всех мероприятиях священники сидят рядом друг с другом, нет никаких разногласий, споров – все мы армяне, и этим все сказано. Каждое лето мы проводим армянский фестиваль, дети устраивают концерт, поют и танцуют в национальных одеждах – очень красочное шоу получается.

Памятник, который мы здесь установили в память жертвам погромов в Сумгаите и Баку, первый в США, в Сан-Франциско поставили после нас. Я был одним из инициаторов этой идеи, нас было несколько человек, в том числе священник Тер Карапет. Создали оргкомитет, начали собирать деньги. Участие в этом деле приняли все – и богатые, и не очень, и даже пенсионеры, пусть даже двадцать долларов, но давали, причем несколько раз. Мы установили этот монумент и очень горды тем, что сделали это первыми за пределами Армении. В Мичигане армянская община вообще очень большая и активная. Бакинских армян здесь примерно около двух тысяч. Иногда в церкви, рассчитанной на тысячу человек, нет места даже стоять.

Хотя наша семья смогла благополучно выбраться из Баку, все же не обошлось без жертв и у нас. Моя бабушка с материнской стороны (мама с ней практически не общалась в силу определенных семейных причин) была второй раз замужем за лезгином. Ее убили: толпа избила и выбросила 73-летнюю женщину со второго этажа. Об этом рассказала моя тетя: кто-то донес, что в этой квартире живет армянка, толпа ворвалась к ним, избила и выбросила. Я даже не знаю, кто ее хоронил, муж был уже старый. Ее звали Сатеник Арутюнова, родом из Мартунинского района Нагорного Карабаха, проживала в поселке Монтино.

Недавно в Бостоне скончался мой дядя. В те дни в Баку его тоже избили очень сильно, причем били по голове. Полтора года назад он внезапно перестал чувствовать свои руки и ноги, появилась мышечная дистрофия. Когда врач узнал об этом, он сказал, что болезнь вполне может быть связана с последствиями побоев, хотя прошло с тех пор 25 лет...

Детройт, штат Мичиган, США.
7.04.2016 г.